«Пианистка» (The Piano Player, Австрия, 2001, режиссер - Майкл Ханеке, в ролях - Изабель Юпперт, Бенуа Мажимель).
Привкус безумия возникает с первых же кадров: мать отвешивает своей взрослой дочери оплеухи за то, что та припозднилась, а дочь - профессор консерватории по классу фортепиано - отвечает своей пожилой матери тем же; потом они плачут, мирятся и ложатся спать в одну постель. Одна из тем фильма - классика, которая еще сильнее подчеркивает свое собственное порождение - болезненный надлом. Классическая музыка, звучащая в академических залах, простота роскоши, одежда классического покроя и самый классический город Европы - Вена. Город, в котором и зарождались сами идеи этих Жюстин в мехах с кнутом и пряником. Где только и могла родиться всепожирающая разрушительная страсть. Мир классики, чей облик холоден, но страсть и безумие плещутся в этом сосуде. Сексуальная перверсия, переполняющая героиню, является не грехом, а болезнью и потому не может заслужить ни прощения, ни спасения. Осколки стакана, которые ты положишь своей бездарной ученице в карман пальто, чтобы она окончательно отказалась от музыки. Не потому ли ты это делаешь, что должна играть этот концерт сама, ведь твоя мать, порвав и спрятав твою одежду в наказание за очередное позднее возвращение, обнимает тебя ночью и шепчет, что ты - само совершенство и не должна позволить никому превзойти себя. Ты и не позволяешь, следуя по этой жизни с безмятежным и непроницаемым лицом, но съедаемая изнутри своими мрачными фантазиями. Пианистка не творит музыку, она лишь интерпретирует сочиненное другим. Желание страстного унижения, грязь мазохистских фантазий - это твоя интерпретация высокого, но она не принизит тебя, как бы не мечталось отведать этой сладкой боли, чтобы заглушить боль иную. Предельное откровение, с которым ведется рассказ, придает пороку целомудренную суть. Потому что даже в такой первентной форме это любовь и это страсть, это самоотдача и самоотречение. И первое письмо возлюбленному, которое содержит список желаний героини: набор порнографических изысков самого непотребного качества - не унижает ее, хотя весь мир и переворачивается для героя настолько, что он готов воплотить твои фантазии в реальность, и не в качестве сексуальной игры, а всерьез и по-настоящему - бить тебя по лицу, пинать ногами, брать тебя безжизненную и неподвижную, потому что ты заразила его своей страстью, и романтическая влюбленность в музыку твоей жизни превратилась в любовь-ненависть, как только открылась твоя суть.
Заявленная в первой трети картины аксиома, что «лучше взять у Бетховена фальшивую ноту, чем сыграть бездарную импровизацию» звучит провокационно, потому что вся ткань картины - безусловная импровизация и, в первую очередь, на тему Бергмана, - настолько точная и яркая интерпретация ставших классическими образов, чье звучание получается более бергмановским, чем классические крики и причастия, молчания и шепоты. Зрителя «Пианистки» швыряют в пучину самого сокровенного, до таких глубин, что создается впечатление подглядывания за самим собой. Зрителя хлещут по щекам и целуют прямо в рот, а потом прощаются с ним резко и холодно.
Евгения Пляшкевич, InterMedia