Дмитрий Хворостовский открыл 6 января в Большом зале консерватории концертную серию "Дмитрий Хворостовский и друзья", выступив в сопровождении Государственного академического камерного оркестра России и хора Академии хорового искусства п/р Виктора Попова с американской певицей-сопрано Рене Флеминг. Дирижировал давний друг российского баритона — Константин Орбелян. Уже на подступах к консерватории стало ясно, что мероприятие не рядовое — главный корпус был озарен ярким светом прожекторов; досталось и Чайковскому, которого оглаживали по голове метлой. Буклет мероприятия с программой концерта, шикарной полиграфией и шедевральным текстом стоил 300 рублей (цитаты - см. http://tugarin.livejournal.com/72826.html#cutid1), однако при входе на самый последний ярус обнаружились программки за 20 руб. Акцент в первом отделении был сделан на сочинениях Джузеппе Верди (Увертюра к опере "Сицилийская вечерня", сцена Дездемоны из "Отелло", ария графа ди Луны и хор цыган из "Трубадура", дуэт Виолетты и Жермона из "Травиаты"). Прозвучали также номера из оперы "Кармен" Жоржа Бизе (Увертюра и Куплеты Эскамильо) и ария Ирода из оперы "Иродиада" Жюля Массне. Во втором отделении, стартовавшем "Цецилией" Рихарда Штрауса, песней Мариетты из оперы "Мертвый город" Эриха Вольфганга Корнгольда, вступлением к III действию "Лоэнгрина" Рихарда Вагнера, в дальнейшем приоритет был отдан русской классике — М.П.Мусоргскому (ария Шакловитого из "Хованщины"), А.П.Бородину (хор поселян и ария Игоря из "Князя Игоря"), П.И.Чайковскому (хор девушек, Полонез и заключительная сцена из "Евгения Онегина").
Говорил и пел Дмитрий Хворостовский в этот вечер исключительно с английским акцентом, хотя на состоявшейся днем ранее пресс-конференции никаких отклонений от фонетических норм русского языка не наблюдалось. В итоге, Князю Игорю устами русского баритона пришлось искупать "позорь" ("я свой позор сумею искупить"), да и, в общем-то, вся "русская" программа воспринималась несколько комично (или трагично). В вокальном отношении Хворостовский не потряс ни слуха, ни воображения — голос знаменитого певца звучал натянуто, зажато, сухо, с натугой. Может быть, конечно, причиной такого восприятия стали неудачные места, на которых оказалась вся пресса, но анонсированные в модном буклете "по-теноровому звонкий и яркий верх" и "темный басовый низ" не прозвучали почти нигде - и тем более в пропиаренных в том же пособии Куплетах Эскамильо, с которыми воистину способен справится далеко не каждый. Несколько естественнее с вокальной точки зрения пошел у Дмитрия Хворостовского русский репертуар (со скидкой на акцент). Удачнее всего прозвучала главная интрига программы - финальная сцена "Евгения Онегина", во всяком случае, финальный верх на слово "жребий" был вытянут. Рене Флеминг также больше всего выложилась в конце — все остальное время она услаждала слух тонкими переливами своего мягкого гибкого сопрано. Особенно проникновенно прозвучала в первом отделении сцена Дездемоны, где певица в медленном темпе продемонстрировала очень хорошее владение дыханием. Тонкая нюансировка и фразировка, внимательное отношение к драматургии мелодических линий — бесспорно, проявление мастерства Флеминг. Только и этого местами просто не было слышно — трудно сказать, по причине ли неудачного собственного местоположения, или по причине камерного характера голоса певицы, или ввиду бережного к нему отношения и экономного расходования.
Все сольные оркестровые номера звучали очень бодро и напоминали о маршевом сопровождении празднично-трудовых шествий. В общем-то, оркестр гораздо лучше слушался в функции "сопровождения" - пока внимание публики было сосредоточено на солистах, неточные ноты в аккомпанементе не так рельефно вырисовывались. Ансамбль и баланс были слеплены на скорую руку - и между солистами, и между солистами и оркестром, и между разными группами оркестра. Может, и в этом виновата галерка, хотя, помнится, даже камерная рудинская Musica Viva на жильных струнах оттуда воспринималась без особых акустических отличий от Врубелевского зала Третьяковки.
Впрочем, собравшиеся (желавшие "услышать") получили, по крайней мере, визуальное удовольствие — солисты смотрелись очень хорошо, оркестр и хор тоже создавали достойный фон. В первом отделении Рене Флеминг вышла на "Дездемону" в пенно-розовом наряде, во втором — в классическом декольтированном черном. Все представление сильно и необъяснимо, может, какими-то неуловимыми штрихами, напоминало кроссовер. Вроде и программа подобрана вполне "академическая", да и тембры тоже. Разве что Флеминг выдавала порой неакадемические нотки, являющиеся то ли фирменным "почерком" певицы, записывающей и джазовые пластинки, то ли просто петухами. Особый драматизм оба солиста проявили в финальной сцене "Онегина", которая в результате напомнила о старых голливудских мелодрамах и о непростых историях героев мексиканских сериалов.
Самым удачным номером программы стал Хор поселян из "Князя Игоря", прозвучавший в тех же русско-советских традициях 50-60-х гг., как и остальная программа. Неожиданно появились и ансамбль, и баланс, и драматургия и звук, давший отдых ушам. И даже места не препятствовали тому, чтоб все это услышать.
Мария Зуева, InterMedia