Колоратурное сопрано Лора Клейкомб (США) выступила 27 марта в Концертном зале им. П.И.Чайковского в рамках филармонического абонемента "Искусство колоратуры", исполнив арии и сцены из опер Леонарда Бернстайна, Н.А.Римского-Корсакова, Мориса Равеля, Игоря Стравинского, Джоаккино Россини, Винченцо Беллини, Амбруаза Тома. Симфоническим оркестром "Новая Россия" и Камерным хором Московской консерватории дирижировал Теодор Курентзис. Оркестру дали высказаться в двух сольных номерах, хотя и аккомпанируя Клейкомб, он отнюдь не исполнял функцию только сопровождения, очень чутко взаимодействуя с вокальной линией, вступая с ней в диалог, гибко реагируя на желание певицы изменить темп или сделать фермату. Вволю развернуться коллективу удалось в двух эффектных увертюрах — открывшим концерт бравым вступлением к мюзиклу "Кандид" Леонарда Бернстайна и звучавшей в середине второго отделения увертюре к опере "Сорока-воровка" Джоаккино Россини. В драматургически продуманном исполнении оркестра заслуга как самой "Новой России" и ее художественного руководителя Юрия Башмета, так и эмоционального молодого грека из Сибири.
Виновница торжества, в свою очередь, не может быть сравнена ни с кем из своих коллег в силу своей собственной, скорее, природной уникальности. И внешность Лоры Клейкомб, и пение — образец той "золотой середины", которая является тончайшей гранью между пограничными состояниями. Кто-то назовет эту бесспорно обаятельную женщину рыжей ведьмой, другой — холодной аристократкой; она выдерживает черту, когда королевская красота не становится редкостным уродством, а породистый нос с горбинкой не вызывает ассоциаций с "крючком" Бабы Яги. Таков и голос певицы — инструментальный, но периодически с хрипотцой, потому очень хорошо прозвучали "волшебные" Ария Огня из оперы-балета "Дитя и волшебство" Равеля, Песня Соловья из оперы "Соловей". Такова потрясающе гибкая динамика пения с ее неожиданными, но оправданными переходами от сочного меццо-форте в среднем регистре к тончайшему пиано в третьей октаве, для чего требуется "железное" дыхание. Такова и манера пения — холодная там, где требуются человеческие чувства (менее всего удалась Шамаханская царица из "Золотого петушка"), и темпераментная там, где есть драйв. Подобная манера, наряду с не очень классическим тембром голоса, делает в общем-то академическое исполнение близким к мюзиклам и ретро-фильмам 30-х годов. В этом плане эффектнее и органичнее всего прозвучали два англоязычных номера программы: хор и сцена Энн из оперы "Похождения повесы" Стравинского и третий бис — песня из открывавшего концерт мюзикла "Кандид" Бернстайна с мелодекламацией, глиссандо и "характерным" звуком. Два номера из одного произведения не только создали арку концерту, придав ему форму и завершенность, но и придали ему определенный настрой.
Но это еще не все солисты. Курентзис не был бы Курентзисом, если бы не стал второй "звездой" концерта, порой даже затмевавшей первую по количеству привлекаемого к себе внимания. Без улыбки на этого "молниеносца и громовержца" с непосредственно-детским выражением лица Бинго-Бонго смотреть невозможно — оставалось только удивляться, какую выдержку надо иметь оркестрантам, чтобы продолжать играть, и притом со спокойными лицами. В сцене Энн дирижеру дважды удалось пробурчать басом с легким оттенком гроулинга имя героини, изображая реплики отца, чему немало порадовались молодые и немолодые поклонницы Теодора.
А вот слушатели выдержку не проявили. Или, в отличие от оркестрантов, не поняли жестов маэстро, когда устроили бурные овации с пышными букетами после первой кульминации в Сцене Офелии из оперы "Гамлет" Тома. Хоть такая невоспитанность немало расстроила дирижера, вряд ли это следует ставить в вину только публике — далеко не все идущие на концерт каждый день слушают "Гамлета", и дирижер должен это понимать или предусмотреть в своих ферматах. Совсем же Теодор Курентзис занервничал, когда подобный "срыв аплодисментов", правда, в меньшем масштабе, случился в первом бисе — "Песне с колокольчиками" из оперы "Лакме" Лео Делиба. Плохо, что российским поклонникам высокого искусства мало знаком колоратурный репертуар, а "Соловья" Александра Алябьева в программе не было. Переполненный зал долго кричал "браво", а после третьего биса начал вставать (ненавязчиво продвигаясь при этом в сторону выхода).
Мария Зуева, InterMedia