Показ фильма "Наука сна" (Science Of Sleep,Франция, 2006, режиссер — Мишель Гондри, в ролях — Гаэль Гарсия Берналь, Шарлотта Генсбур, Ален Шаба, Эмма де Кон) в рамках программы "Вокруг света" состоялась 27 июня в кинотеатре "Ролан". Долгожданный фильм французского клипмейкера-визионера Мишеля Гондри стал неким альтернативным культурным фетишем, выделившым из фестивальной публики когорту преданных ценителей, ради камерно и без особой помпы показанной ленты Гондри отвлекшихся от конкурса, громких премьер и остальной фестивальной чехарды.
Инфантильный художник Стефан Миро (Берналь, здесь буквально воспроизводящий образ из куплета певицы Земфиры про "как ты выглядишь в этой нелепой шапочке") путает реальность со сном, придумывает самые бестолковые на свете изобретения (вроде секундной машины времени) рисует концептуальные календари, вдохновленные величайшими катастрофами. Приехав из Мексики пожить у мамы в чужом и, как назло, говорящем по-французски Париже, Стефан находит дурацкую работу, шатается по пустым будничным улицам, спит наяву, а в свободное время (иного у него практически нет) трогательно и безнадежно влюбляется. Как нельзя кстати упавшее на него однажды утром (вполне по-бунюэлевски) пианино сводит Стефана с чувственной и застенчивой Стефани (Генсбур), увлеченной декораторством и мелкими поделками. Устраивая инсталляции из кукольной лошадки, ватных облаков и целлофановой воды, два аутиста тщетно пытаются утаить от себя тот факт, что вот оно — счастье.
Тихий французский гений Мишель Гондри, прославившийся клипами Бьорк, Бека, Massive Attack и Radiohead и ставший совсем уж культовым после "Вечного сияния страсти", планомерно становится главным культурным героем, простите, поколения. Нашумевшее сотрудничество с еще одной знаковой фигурой актуального кинематографа, сценаристом Чарли Кауфманом, сделало Гондри одним из лидеров "клипмейкерской волны". Онако тогда оставалось неловкое впечатление, что ведущим в дуэте был все же Кауфман, для которого работа с режиссерами клипов стала своеобразной визитной карточкой. Нынешним же, снятым по собственному сценарию (и потому гораздо более честным) фильмом Гондри доказал, что он не только первоклассный экспериментатор-формалист, заодно подобравший упавшее было знамя сюрреализма, но и единственный в своем роде поэт, способный убедительно говорить о чувствах сегодня, когда о них принято либо молча, либо матом. Помимо этого, Гондри — персонаж вполне набоковского типа: начиная с деконструкции, вывинчивая шурупчик за шурупчиком из головы и сердца, он в итоге незаметно для самого себя начинает играть с плюшевыми игрушками, а из шурупчиков складывает звездочки и сердечки — это, видимо, следует назвать откровением. Которое, как известно, обычно застигает либо под яблоней, либо во сне.
Фильмы, да и вообще все визуальное творчество Гондри, больше всего похожи на колыбельную самому себе. Его лирический (удивительно, как режиссер умудряется совершенно не похожих друг на друга Джима Керри и Берналя к общему знаменателю) герой не то чтобы отверженный Гамлет или там Холден Колфилд, но человек, про которого англичане говорят "weird". Его модель поведения — это такой эмоциональный дебилизм: он смирился с тем, что слово "чувства" можно употреблять только в кавычках, а вместо "я тебя люблю" или по крайней мере "хочу тебя трахнуть" он может сказать девушке только: "У тебя, наверное, большой член". Вот только это игровое восприятие реальности, не подкрепленное должной долей цинизма, оборачивается детской защитной реакцией: получив от реальности по шапке, мальчик-витающий-в-облаках способен только на одну вещь — зарыться под подушкой. И в этом смысле "Наука сна" - это такая случайным образом вылившаяся в искусство аутотерапия (режиссер признается, что и сам испытывал проблемы со сном и, как следствие, с действительностью). Увлекшись самолечением, Гондри будто бы не заметил, что в творческом плане уже сделал все, что нужно. Очень скоро он войдет в учебники киноискусства, ему поставят памятник (непременно в комнате с выключающимся по таймеру светом), а по Парижу будут водить экскурсии "по следам Стефана Миро". Но говорить с ним на одном языке по-прежнему смогут лишь те, для кого высшее проявление близости — это вместе мастерить плюшевых лошадок.
Игорь Веселов, InterMedia