"СОВРЕМЕННАЯ ЛЮБОВЬ": ХИЖИНА ДЯДИ ТОМА
Вынесенная в название "хижина дяди Тома" не имеет отношения к сентиментальной книге небезызвестной аболиционистки. Просто некто Джон получил в наследство от своего дяди по имени Том утлый обшарпанный домик в местечке, которое лучше всего определяется хорошим русским словом "глухомань". Не кот, конечно, даже не мельница, но все же лучше, чем ничего. Сам же дядя погиб, как поначалу считают, в результате несчастного случая на охоте. Что ж, главный герой... кстати, пора избавляться от стереотипов и прекратить называть этим словом кого попало: что в них героического? Обыкновенные обыватели. Итак, Джон собирает манатки, берет с собой жену и сына, который уже и без того слышит странные голоса, и зачем-то очертя голову переезжает туда. Постепенно оказывается, что все не так просто и с гибелью родственника, и с местным населением (рядом находится очередная набившая оскомину "деревня проклятых"). Вам еще не стало смертельно скучно? Да, никаких сомнений: перед нами мистический триллер, на сегодняшний день - самый выродившийся жанр мирового кинематографа, поглощать эти клишированные консервы (от слова "консерватизм") год от года становится все тоскливее. Мало нам халтурного и напыщенного "Сайлент-Хилла"?
Кинотеатр "Октябрь", на две трети пустующий кинозал. "Мировая премьера". Гремят фанфары, на сцену выходит... совершенно правильно, фанфарон. Его зовут Алекс Фрейн, и примечателен он в первую очередь своей роскошной широкополой шляпой; от такой, пожалуй, не отказался бы и "Крокодил" Данди. Шляпу режиссер надел, потому что она с завидным постоянством обыгрывается в его фильме. Сам Алекс произошел из Аделаиды, такого же австралийского захолустья, которое он показывает нам на экране. Он очень рад, что ему предоставлена честь представить свой фильм в Москве, с гордостью сообщает, что были у него и альтернативные варианты: либо Шанхай, либо Локарно. Кинематографист не ошибся в своем выборе: в названных им городах его бы не поняли. Не поняли и в Москве. Да и как можно понять дикое стремление обладателя низкого бюджета тиражировать все худшие моменты больших блокбастеров?
Самой же большой загадкой картины становятся не гибель дядюшки Тома и не мистические метаморфозы, происходящие с обитателями этого всеми забытого миража. Тайна в другом: почему "Modern Love"? При чем здесь "modern love"? Нет ответа на эти вопросы, как необъяснимо и то, отчего австралийское кино, когда-то давшее миру Питера Уира и Брюса Бирсфорда, никак не может побороть синдром собственной местечковости. Пару лет назад в Москве проходила фестиваль австралийского кино. В нем было не больше смысла, чем в шляпе Алекса Фрейна, как, впрочем, и в том кладезе кинематографической мысли, который скрывается под ней. Есть, конечно, одно заметное исключение из правил - недавняя лента Джона Хилкоута "Предложение", но здесь совсем другой коленкор, мизантроп Ник Кейв, певец затаенной тоски континента опоссумов и вомбатов, всегда придумает что-нибудь интересненькое.
Если окончательно впасть в беспамятство и представить себе, что в "Современной любви" звучит (желательно непрерывно) саундтрек Кейва, а не та тяжелая и неинтересная зловещая музыка, которая на самом деле сопровождает историю дяди и племянника, то детище Алекса Фрейна засияет свежими красками. Но в таком случае оно и называтьсято должно не "Modern Love", а как минимум "Let Love In". А "Modern Love" - это песня Дэвида Боуи. Помните, в "Дурной крови" у Леоса Каракса была ночь, когда Дени Лаван нашел ее для Жюльетт Бинош простым переключением транзистора на счет "раз-два-три"? Здесь же не отыщется ничего, даже если считать до рассвета.
Борис Белокуров, InterMedia