(ОЩУЩАЕТ ЛИ РОДИТЕЛЬСКИЕ ГЕНЫ)
"Да, и это меня даже трогает. Хотя до какого-то возраста я от этого открещивалась, как, наверное, и все. Но ведь гены все равно пробиваются, причем какими-то странными проявлениями, и чем дальше, тем больше. Давно же замечено, что с возрастом дети все сильнее походят на родителей — кто на отца, кто на мать. Конечно, все это я пытаюсь анализировать, потому что бессознательно воспроизводить родительские стереотипы — значит не быть собой. Сначала мы все считали, что нас родил папа, а мама при этом не присутствовала. Казалось, мама — это такой инкубатор, и все. Только теперь я понимаю, что этот образ — отца-вседержителя, хорошего семьянина и главы клана — в значительной мере заслуга мамы. Она этот образ если не создала, то всегда поддерживала и сумела не развенчать. А гены иногда вылезают просто чудовищно — не знаешь, как с этим бороться. То есть хорошие родительские проявления ты воспринимаешь как должное, а вот когда плохие, тут же говоришь себе: вот это во мне папа, а вот это — мама. И стараешься их тут же скорректировать".
(О РЕФЛЕКСИИ В АКТЕРСКОЙ СРЕДЕ)
"Папа в каких-то вещах очень чувствителен, а в каких-то — совсем нет. Ему, кстати, это очень помогает идти по прямой линии к целям, которые он себе ставит. Потому что если бы он был подвержен рефлексии, никогда не достиг таких высот. А так он просто не замечает многих вещей, к которым я отношусь очень болезненно. Мне трудно перенести, что я кого-то обидела или причинила кому-то зло, а ему нет. Хотя он такой человек, которому очень важно, чтобы его любили, кто бы это ни был. Он этим питается. В этом я на него похожа, мне тоже важно, чтобы меня любили, важно во время работы. Ведь актерский механизм у разных людей работает по-разному. К примеру, Артур Смолянинов, с которым я снималась, может запустить в себе этот механизм только через взрыв, через вспышку, через агрессию. Цепляется за какую-то мелочь, кого-то обижает, начинает скандалить, в этом запале входит в кадр и — потрясающе играет! Ведь очень часто хорошая игра — это не техника, а обмен энергией. Сколько ты вложил в роль, столько тебе и вернут зрители. Это касается не только актеров. Точно так же и художники. Если ты ничего в свою картину не вложил, зритель, глядя на нее, ничего не почувствует. Для меня толчком может быть только любовь. Странная вещь — мне уже за тридцать, у меня двое сыновей, а на съемках все называют меня Анечкой. Вероятно, я до старости буду Анечкой, потому что люди воспринимают меня как большого ребенка".
(О ФИЛЬМЕ "ОТ 6 ДО 18")
"Я не люблю этот фильм, потому что он достаточно цинично препарирует меня, что называется, на публику. Папа в этом смысле настоящий режиссер — для него нет ничего, чего он не стал бы делать, если бы считал, что это нужно для фильма или для искусства, не важно, как это назвать. Его работа с актерами сродни гипнозу. Если он не может объяснить, он начнет накачивать, взвинчивать и даже провоцировать. На мой взгляд, с его стороны было не совсем честно снимать этот фильм обо мне, потому что это было вторжение в мой внутренний мир, чего я тогда не понимала. Он выставил меня на публичное обозрение. Хотя понимаю, что это может быть ценно для зрителей — через судьбу отдельно взятого человека увидеть ход истории и то, как идеология влияет на формирование человека. Но мне неприятно на это смотреть, потому что я несу там абсолютную ахинею и вовсе не горжусь тем, что это пошло на пользу кино, науке или каким-то конкретным людям. Я даже не испытываю радости от того, что вижу себя в разных возрастах".
(О РАБОТЕ С КИРИЛЛОМ СЕРЕБРЕННИКОВЫМ)
"Да, это было интересно. Он, конечно, фигура неоднозначная. Он любит разные неприятные вещи, теребящие душу, любит копаться в людях с червоточинкой, но он очень точно знает, что есть добро, а что есть зло. И никогда не пытается подменить эти понятия. А вот мой любимый режиссер Иван Вырыпаев ловко ими жонглирует. И если у кого-то нет твердой системы ценностей, если он еще не определился, то для него это очень опасно. Вы понимаете, о чем я говорю — о софистике, которая так заигрывается, что начинает оправдывать зло".
(ОБ ОТЦЕ)
"Мой папа по своей внутренней структуре очень соревновательный человек и критику, по крайней мере в первый момент, воспринимает как покушение на его первенство. Я — женщина, и мне по большому счету все равно, получу я приз или не получу. Потому что все это — награды, чины, звания — всего лишь игры, которые мы себе придумываем. А для папы — нет. Потому что у него очень сильное мужское начало. Мужчина должен быть завоевателем и победителем, и поэтому папа не может проиграть — ни в футбол, ни в теннис, ни в споре. Хотя подчас не понимает своей силы и не понимает, что может просто раздавить людей".
(О СОВРЕМЕННЫХ РОССИЙСКИХ ФИЛЬМАХ)
"Я судья необъективный. Мне часто нравится то, что не нравится больше никому. Может быть, потому, что я принимаю за режиссерские приемы то, что другие считают недостатками. То, например, что в "Перегоне" у Рогожкина нет главного героя. Или что в этом фильме "стерильное изображение". Мне оно показалось очень живописным. И наоборот, часто мне не нравится то, что нравится другим. Например, кое-что в картине Балабанова "Мне не больно". Она какая-то бесстыдно сентиментальная. Не по-честному. Есть же приемы, которые безотказно бьют по нервам и выжимают слезы: брошенные дети, больные собаки... А у Балабанова — молодая женщина, умирающая от белокровия. Хотя то, как ее играет Рената Литвинова, мне понравилось".
(О КИНО)
"На мой взгляд, кино — это инструмент, которым можно пользоваться и во благо, и во зло. У нас ведь имеется колоссальный разрыв между зрительской массой и подготовленными зрителями. В Америке есть "Макдональдс", где едят и богатые, и бедные, а у нас из-за отсутствия среднего класса существует пропасть между элитой и людьми, которые живут в абсолютной нищете, питаются чудовищной пищей, которую готовит телевидение, и принимают ее на ура".
("Новые известия", 04.08.06)