АЛЕКСЕЙ ГЕРМАН: "РЕЖИМ СЕЙЧАС ЕЩЕ ПОДЛЕЕ, ЧЕМ БЫЛ"
"Над вымыслом слезами обольюсь". Верно? Лучше и не скажешь про драматическое искусство. <…> "Звонят, откройте дверь", допустим. <…> Помню Проклову, не ту, возможно, достойную, но угрюмую женщину из Общественной палаты, а ту, которая на коньках поднимается по лестнице и плачет. Я просто помню эти кадры. А у меня слезные железы очень близко. Чуть что, я начинаю плакать. И не только по сюжету. Я от самого факта появления искусства могу начать плакать, даже на комедии. И вот были же картины. Первые фильмы Муратовой. Я на них ревел, разговаривать не мог. "Жил певчий дрозд" Иоселиани, с которого я оглушенный вышел. Все это заставляло грудь широко дышать, заставляло плакать, думать, заставляло гордиться своей профессией. Я патетические слова произношу, но тогда это было так. <…> Мы считали, что что-то несем собственному народу, хотя сейчас с высоты прожитых лет я думаю, что народы не очень нуждаются в своей интеллигенции. Мы серьезно сидели с той же самой Светланой (Кармалитой. — Прим. ред.) на фильме "Проверка на дорогах" и просчитывали, сколько миллионов людей мы обманем, если сделаем переделки. <…> Пришло другое поколение. Они тоже помирают, они тоже очень хотят хорошо сделать, среди них есть очень достойные ребята. Но страна другая. Поэтому и сидят люди умные, хитрые, как-то там извиваются, перевиваются, объясняют, что сегодня хорошо. И рассказывают способному человеку Бондарчуку, что он создал шедевр. А мне неинтересно смотреть его кино. Потому что это пиротехника".
(О НЫНЕШНЕМ И ПРЕЖНЕМ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕЖИМАХ)
"Режим сейчас еще подлее, чем был. Те не покупали, а карали. А эти покупают. Путин его (Федора Бондарчука. — Прим. ред.) приглашает к себе, не понимая, что этим навязывает свои ориентиры. Сталин тоже указывал: "Вот он будет хороший!" А это поколение не знает, что ему сделать".
(О МЕЖДУНАРОДНЫХ ФЕСТИВАЛЯХ КЛАССА "А")
"Не верьте вы этим фестивалям, никаким — ни великому фестивалю в Венеции, ни великому фестивалю в Каннах, ни немцам. Не верьте. Допустим, мы были членами жюри Каннского фестиваля. Как я попал туда? Рассказать? Очень крупный, могучий французский продюсер должен был выдавить своей картине приз. (Судя по всему, в виду имеются продюсер Мишель Сейду и историческая драма "Сирано де Бержерак", которой на Каннском МКФ в 1990 году действительно достались два приза. — Прим. ред.) Приехал сюда советоваться, буду я слушаться или нет. Этому продюсеру показали мои фотографии, на одной я кому-то грозил кулаком. Француз сказал: "Ой, нет, не надо". (Смех.) А ему говорят: "Да нет, ему этот фильм нравится, он за него будет горой". И тут хлоп, я делаюсь членом жюри Каннского фестиваля. И дальше каждый тянет свою страну. Кстати, это был уникальный фестиваль, где наши получили три премии. За вклад в искусство Панфилов, Лунгин за режиссуру <за фильм "Такси-блюз"> и <Виталий> Каневский — "Золотую камеру". Это все сделали мы. Меня зажимала их бывший министр культуры и говорила: "Один приз за режиссуру. Один. Понятно? И разошлись, перестаньте всех мучить". Там был такой скандал, что Бертолуччи (Бернардо Бертолуччи был в том году президентом жюри Каннского МКФ. — Прим. ред.) бросил салфетки на стол и ушел, сказав про меня: "Я с этим идиотом больше дел иметь не могу". Потом заместительница директора фестиваля подошла к нашей делегации и сказала: "Если бы не Герман, ваши русские не получили бы ни х…". А лучшая картина там была китайская, про красильню. ("Цзюйдоу" Чжана Имоу. — Прим. ред.) Но там не было в жюри китайца. А ирландцы были (очевидно, имеется в виду англичанин Кристофер Хэмптон. — Прим. ред.), поэтому совершенно говенная картина, воспевающая Ирландскую республиканскую армию, этих убийц, получила какой-то приз. (Фильм Кена Лоуча "Тайный план"/Hidden Agenda получил даже две награды в Канне — приз жюри основного конкурса и специальный приз экуменического жюри "Особое мнение". — Прим. ред.) Это я рассказываю к тому, что не надо на них ставить. У них нет ориентира. И у нас нет ориентира. У нас теперь ориентир — патриотическое кино. Надо сейчас о русском народе, неважно что, хоть песнь о Малюте Скуратове".
(ЕЩЕ НЕМНОГО О СОВРЕМЕННОМ КИНЕМАТОГРАФЕ)
"У меня происходит отторжение от кино вообще. Третий кадр, четвертый, и я умоляю Светлану выключить. Потому что у меня как у профессионала глаз наточен на хороший кадр, плохой кадр, пустые глаза артиста, не пустые глаза артиста. И если я вижу, что этого нет, я физически смотреть не могу. Наверное, музыканту мука слушать ненастроенный инструмент. А сейчас косяком идет кино с ненастроенными инструментами. Поэтому у меня вообще ощущение упадка искусства".
(Esquire, ноябрь 2006)