Пресс-показ психотриллера "Груз 200" (Россия, 2007, режиссер - Алексей Балабанов, в ролях - Алексей Полуян, Агния Кузнецова, Леонид Громов, Леонид Бичевин, Алексей Серебряков, Александр Баширов) прошел в кинотеатре "Октябрь" 13 июня.
"Как умер Андропов, все пошло под откос", - жалуются друг другу братья-собеседники, усатый полковник и очкастый преподаватель научного атеизма, обозначая год действия фильма - тот самый оруэлловский 1984. Вроде бы время мирное, но даже в захолустный Ленинск порой привозят ящики с телами погибших "воинов-интернационалистов"- тот самый "груз 200". "Хотел сына от Афгана отмазать, устроил в институт, а он все по подпольным концертам бегает, рок этот самый..." - ноет интеллигент. Сын же по пьяной лавочке отплясывает на дискотеке, флиртует с девицей Анжеликой (Кузнецова), своего рода "маленькой Верой", местной тинейджеровской Клеопатрой. Отправившись за бухлом, чтобы "догнаться", они попадают в бревенчатую избу на отшибе цивилизации; место это сродни знаменитому "там внизу" из романов Дэвида Гудиса. Дом населен странными обитателями, то ли мутантами, то ли морлоками: брутальный тип, бывший зек Алексей (Серебряков), его бессловесный раб вьетнамец Сунька ну и, наконец, работник милиции капитан Журов (Полуян). Даже расхожее "оборотень в погонах" не вполне отражает сущность натуры этого мента, импотента, садиста и убийцы. С первого взгляда полюбив Анжелику своей извращенной любовью, ментовский капитан, убив Суньку и подведя друга-зека под "исключительную меру", похищает девицу и привозит к себе. И начинается ад, решенный в приемах рискованного и больного гиньоля на грани фола.
В птичьем языке, на котором переговаривается молодежь, существует расхожее понятие "жесть" - нечто жесткое, кровь, "мокруха" и внутренности. Оно как нельзя лучше подходит к фильму Балабанова, ибо словечко "чернуха", которое мы относим прежде всего к фильмам перестройки - несколько ублюдочным отпрыскам русского кино, - не отражает всей сути. Впечатление от творящегося на экране ужаса усугубляется контрастным душем саундтрека - здесь и зверский кавер "Нового поворота" в исполнении ранних "ДК", и разухабистый хит Юрия Лозы "Плот": "Мир, новых красок полный, я, быть может, обрету". Песни звучат в самых кошмарных и неподходящих моментах, так и было задумано. Здесь можно разглядеть иронию, но лишь очень недобрую. Жуткий и гнетущий "Груз 200" долго "не отпускает", безумные образы его еще долго будут качаться в мозгу склоненными перьями страуса. Как принято говорить, от фильма остается "послевкусие", такое же ощущение будет и от удара доской по голове. Но проходят часы и дни, и зритель, поначалу оглоушенный сценами изнасилования водочной бутылкой, подкладыванием в постель "возлюбленной" мертвого жениха-афганца и прочими (не станем раскрывать всех сюрпризов!) красотами, приходит в себя с вопросом: "Зачем это снято?" Никакой морали из фильма вынести невозможно, ибо ради констатации того, что при "совке" людям жилось плохо и сами они были плохие, не стоило городить огород. Слова автора о том, что картина его о большой любви, также не стоит принимать всерьез. В противном случае следует думать, что Балабанов и его почитатели - такие же маньяки, как и бешеный капитан Журов, и лучше бы их пристрелить для их же блага. Но это маловероятно. Скорее мы имеем дело с результатом тончайшего расчета. Хорошо это или плохо, но это - творческий метод "жестяного Балабана". Имя методу — провокация на всех уровнях.
Провокациями Балабанов занимался и прежде, чем и снискал всенародную популярность. "Жил-был Балабанов, снял кино про брата, а потом кино про брата-два. После снял он "Жмурки", мертвые фигурки, там была показана братва", - такую песню, под незатейливые блатные аккорды ненароком фиксируя целый этап его творчества, поют подростки в подворотнях спальных районов. На пресс-конференции после показа "Жмурок" Балабанов уверенно и хитро заявил, что закрыл криминальную тему в нашем кино. Чтобы отвлечь от себя внимание, он снял скучную проходную мелодраму "Мне не больно", а когда все успокоились, пустил в ход артиллерию, самую тяжелую из всех возможных. Понятное дело, что при этом ему хотелось соответствовать лучшим мировым образцам "жести".
По-настоящему цунами "жестоких" фильмов обрушилось на нас на рубеже 70-х. Сэм Пекинпа, Роберт Олдрич, Джон Бурмен воспроизводили в своих опытах край бессмысленного насилия, впавший в ничтожество, дегенерировавший. Так, схожее изображение пустоглазых одичавших людей, ведомых лишь похотью и инстинктами, мы можем увидеть в бурменовском "Избавлении" (1972). Сама же фабула "Груза 200" являет собой крайне патологический вариант "Банды Гриссомов" Олдрича (1971), экранизации романа Дж.Х.Чейза о мисс Блэндиш, для которой уже никогда не будет никаких орхидей (впрочем и Чейз, говорят, украл сюжет у Фолкнера, так что цепочка бесконечна). Если Балабанов желал превзойти всех этих мастеров в показе зверства и безысходности, то ему это удалось. Таких страшных сцен в русском кино, пожалуй, что и не было; да и в плане иноземного "отдыхает" сам Ким Ки-Дук. Но фильм сильный и фильм натуралистичный - полярно разные вещи. Допускаем, что в кино можно показывать все, что угодно (многие считают иначе), однако это "что угодно" должно получить оправдание этикой. Оно было у Олдрича, говорящего о том, из какого сора вырастают цветы любви - они будут растоптаны. Оно было у Пекинпа, взахлеб рыдающего над утраченными иллюзиями героев фронтира. Ни Олдрича, ни Пекинпа из циничного эпатажника Балабанова не вышло (не придется ли ему переквалифицироваться в управдомы?). Остался лишь протяжный гул финальных распевок: "А-а-а! У-у-у!" из песни Цоя "Время есть, а денег нет" (ибо финал "Груза 200" иллюстрирован именно ей, чем, между прочим, совершенно некстати напоминает пресловутую соловьевскую "Ассу"). А-а-а. У-у-у. Вот, собственно говоря, и все.
Борис Белокуров, InterMedia