"ЗАВЕТ": ДВЕ СВАДЬБЫ И ОДНИ ПОХОРОНЫ ***
Едва сербское солнце коснется зеленых холмов первым лучом, рвется на свет из погреба самодельный перископ: так дедушка юного Цане обозревает окрестности. Обозревать вроде как нечего — на всю деревню только он с внуком да зрелая красотка, школьная учительница по имени Боса. Когда в эту глушь наведывается озверевшая компания представителей министерства по образованию, все кончается скандалом (апогей — жареная курица, надетая на голову пьяной бюрократке), и обучению приходит конец. Но жизнь продолжается: причудливая техника скрашивает сельские будни, дедушка реставрирует храм и между делом кастрирует бычка, Цане подглядывает за купающейся Босой и поит котенка молоком из пробитой пулей каски. Однажды, услышав по телевизору российский гимн, дедушка растрогается, заплачет и поймет, что скоро умрет. Перед тем, как отправится в мир иной, он попросит внука исполнить его завет. "Отправляйся мальчик в город, - скажет он, - продай корову, купи икону Святого Николая, себе что-нибудь на память и привези себе жену". Сказано — сделано. Цане отправляется познавать цивилизацию. Там он встретит невменяемого гангстера, рядящего индюшек в блескучие рюшики и собирающегося воздвигнуть в Сербии башни-близнецы Всемирного торгового центра, безумных братьев, олицетворяющих нехитрый постулат "сила есть — ума не надо", летающего синего человека из цирка, а главное - прекрасную девушку Ясну.
То, что Эмир Кустурица хотел сделать фильм-сказку, сомневаться не приходится. Используя беспроигрышную формулу о конфликте города и деревни, он не пытался заново открыть Америку, нет. Про то, как на Балканах люди живут, вернее, на каких виражах скользит эта жизнь в голове режиссера, мы видали не раз. Просто на этот раз шестеренки в его мозгу явно закрутились в иную сторону, поскольку более неровного фильма экран не видел очень давно. Абсолютно беспроигрышные высокохудожественные сцены соседствуют здесь со столь откровенным кэмпом, что становится как-то неловко. Нечто подобное ранее наблюдалось в фильмах позднего Гайдая и Астрахана. Но куда более емкое сравнение — вопиющий эстетический беспредел болливудских боевиков 90-х, где уже не первой свежести артист Митхун Чакраборти вершил свои псевдогероические дела. Подозрение, что дело здесь нечисто, закрадывается на первых же минутах двадцати, но то, что происходит в дальнейшем, превышает самые смелые "ожидания". А когда один из "братцев-акробатов" начинает таранить бордель собственной головой, имитируя землетрясение, всевозможные мысли в голове начинают шкалить как датчики. Ведь вроде как до сих пор, Эмир Кустурица в явных отклонениях от психической нормы замечен не был. Тем более, памятуя законченную в себе вещь "Жизнь как чудо", где грань эта была обозначена, но так и не перейдена. Очевидно, в Каннах на этот раз вопреки всему сработал здравый смысл: "Завет" "прокатили" по всем статьям. На этот раз знали, что делали. В вымученном бронебойными гэгами (скотоложество — явный, ничем не обоснованный перебор) и странно играющими цитатами из американского кино действии попросту теряется фирменный эмировский полет, романтический надрыв, щедро сдобренный богатым музыкальным фоном, который, несмотря ни на что, также присутствует в картине. Только ближе к финалу, во время безумной свадебно-похоронной вакханалии со стрельбой, в словах о том, что "сегодня только из любви убивают" загорчила та самая балканская ирония. И все же более смешанного ощущения от просмотра нового творения режиссера, который в личном топе автора этой рецензии всегда входил в десятку любимейших, не возникало никогда. И если, как утверждает режиссер, эта картина о красоте Сербии, то хочется закончить, процитировав поющего поэта Михаила Щербакова: "Уж тут не то что Боже мой. А просто мамочки мои".
Анастасия Белокурова, InterMedia