МИХАИЛ КОЗЫРЕВ: "НЕСКОЛЬКО РАЗ Я БЫЛ БЛИЗОК К ТОМУ, ЧТОБЫ ПРИВЕЗТИ СЮДА U2"

(О КОНФЛИКТАХ С МУЗЫКАНТАМИ И О ТОМ, ЧТО ИМЕННО ИХ КОМПОЗИЦИИ МЕНЬШЕ КРУТЯТ НА РАДИО)
"Не понимаю, откуда взялся этот миф? Если вы посмотрите плейлисты того времени, то убедитесь: в моменты конфликтов с этими группами присутствие их песен в эфире не уменьшалось! Я всего лишь отказал в информационной поддержке их альбомов и концертов, которую мы, в общем-то, не обязаны давать. Я, например, не захотел, чтобы логотип радиостанции стоял рядом со свастикой, которую Кинчев напечатал на обложке альбома "Солнцеворот". Хотя, откровенно говоря, и без свастики там нечего было ставить в эфир. Это, увы, вкус широких народных масс. Неправильно думать, что из-за отсутствия в эфире новинок группы "Алиса" радиостанция несет убытки. Станция выживает не за счет фанатов Кинчева, а за счет тех людей, которые едут в машине, щелкают кнопкой и, когда находят лучшую песню, останавливаются на твоей волне. Поэтому присутствие в эфире, скажем так, громкой и агрессивной музыки только вредит. И когда говорят, что я "отформатировал рок" — это ложь: я-то как раз часто ставил ту или иную группу только на свой страх и риск, прекрасно понимая, что люди лучше в тысячный раз послушают Константина Никольского, чем новый боевик Кости Кинчева".
(О КОНФЛИКТАХ С КИНЧЕВЫМ И ГОРШКОМ)
"С Кинчевым, нет, мы не общаемся. Последний раз я с ним разговаривал, когда просил дать интервью для моей книги. Я хотел дать высказаться всем моим оппонентам. Мой соавтор Боря Барабанов приезжал к ним с диктофоном, а они говорили ему то, что вряд ли бы сказали мне в глаза. Но Кинчев отказался. Вернее, он попросил перед интервью дать ему прочесть все, что я о нем написал, а я не счел нужным этого делать. Нет, значит нет. А вот с "Королем и шутом" конфликт остался в прошлом. Они извинились за то, что в свое время повели себя непорядочно. Еще когда я работал на "Нашем", мы заключили джентльменское соглашение о том, что они выступают у нас на фестивале в "Лужниках", а я ставлю в эфир крайне жестокую для аудитории песню "Мертвый анархист". Но только на две недели — затем я заменяю ее балладой "Медведь", которая, ясное дело, будет более успешной. Я как обещал — так и сделал. Но когда пришло время фестиваля, "Король и шут" отказались выступать, заявив, что "не х… цензурировать наши песни". Потом на концерте в "Олимпийском" они вышли в майках с надписью "Миша Козырев ест маленьких детей", со сцены на весь стадион меня оскорбили, в нескольких интервью послали... Вообще-то, за такое по лицу бьют, серьезно. Но я не вывозил их в лес по старой уральской традиции, не привязывал к деревьям и не оставлял на морозе — я просто перестал их поддерживать. Вы можете без радио? Пожалуйста, мы не навязываемся! Поверьте, ни одна станция не обеднеет без "Короля и шута" — уход "Машины времени" принесет вреда в тридцать раз больше. Время все расставило на места. Через пару лет мы пересеклись с Горшком и Князем на одном фестивале, они сами выразили желание поговорить. Надо отдать им должное, тогда я на "Нашем радио" уже ничего не решал. Я говорю Горшку: "Ты со сцены сказал, что я мудак. А мне в глаза можешь?" Молчит. "Я когда-нибудь хоть одно гадкое слово про тебя публично за глаза произнес?" Молчит. Им, конечно, стало очень стыдно. Начали говорить, будто их специально накачивали злобой администраторы и директора. Не знаю, правда это или нет. Извинились — и хорошо".
(О БОНО И U2)
"Выступить с Боно мечтаю все равно. Чтобы он в конце концерта объявил: "Кстати, сегодня здесь присутствует особенно дорогой мне друг — Миша". А я бы вышел — и сказал: "Молодец, Боно!" И ушел бы. (Смеется.) Он один из самых любимых мной героев, удивительно последовательный и никогда не теряющий чувства достоинства. Несколько раз я был близок к тому, чтобы сюда привезти U2, но в последний момент все срывалось. Кстати, про Боно есть замечательный анекдот. "Умирает музыкант и попадает в VIP-зону. Видит, в углу за столиком сидят Джим Моррисон, Фредди Меркьюри, Курт Кобейн, Джон Леннон и Боно. Он подсаживается к Моррисону и тихо спрашивает: "Простите, а Боно тут причем? Он ведь еще жив?" — "Да это не Боно, — отвечает Моррисон. — Это Бог. Просто ему хочется быть Боно".
(О РЕЛИГИИ)
"Я совсем не религиозный человек, но из тех вероисповеданий, с которыми мне удалось познакомиться, мне действительно ближе всего иудаизм — по совокупности вещей, которые вызывают во мне положительный отклик. К тому же я думаю, что, если эта вера дала силы в течение стольких тысячелетий выжить целому народу, значит, в ней есть много правильного. А звезду Давида я ношу просто из принадлежности к еврейской нации. У меня со школьных времен нет никакого комплекса по поводу того, что я еврей, я не скрываю этого. В то же время по государственной принадлежности я русский, и настаиваю на этом. Я ни одну культуру не смогу так полюбить, как эту, ни один язык. И я не хочу никуда уезжать! Это моя Родина, я здесь родился. А то, что сейчас с ней происходит, напоминает мне период умопомрачения у родного человека. В таких случаях нужно быть просто рядом с ним, чтобы не дать ему окончательно сойти с ума и спрыгнуть с балкона. Конечно, если этот человек начнет бегать за мной и моими детьми с ножом, нам придется расстаться. Но я мечтаю о том, чтобы ему стало лучше, и со своей стороны сделаю для этого все".
("ОК", 09. 08.07)

Последние новости