(ПОЧЕМУ УХОДИЛ СО СЦЕНЫ, НО ТАК И НЕ УШЕЛ)
"Да, как еврей: англичане уходят не прощаясь, а евреи прощаются, но не уходят… Понимаете, я знал, что люблю свою профессию. Знал, что ей предан до конца. Я знал как преподаватель, как профессор, что эстрада — это не только искусство профессиональное, это еще и искусство, которое требует визуального отражения. Конечно, я видел в своей жизни артистов за 60 — таких, как Утесов, Миров, Шульженко. Но это уникальные все же явления, к коим я себя не причислял, без всякого кокетства сейчас говорю. Поэтому думал: ну хватит уже, 60 лет. Тем более что дети выросли, внучек еще не было. Я считал: пора немножко пожить для себя. А потом получилось так, что один композитор звонит: "Споешь пару песен в моем концерте?" — "Конечно, спою". Другой: "Иосиф Давыдович, выступишь на моем бенефисе?" И я понял: я не могу без этой наркоты существовать. Вы знаете, я никогда не напеваюсь на концертах, мне нужна публика, аудитория, мне нужно общение живое, энергетика... <…> Можно шутить сколько угодно по этому поводу, но я не напеваюсь. Не напеваюсь никогда, мне всегда мало. Мне всегда жалко моих слушателей, которые не выдерживают этих марафонов песенных. Меня каждый раз спрашивают: ну как же так, концерт шел четыре часа, неужели есть еще желание и силы? Я говорю: да Господи, были бы только у вас силы, прошел бы еще раз этот марафон до конца — а на свое 60-летие я пел с шести вечера до половины седьмого утра. Но не выдерживает публика бедненькая".
(ОБИЖАЕТСЯ ЛИ НА ШУТКИ В СТИЛЕ "КАК НЕ ОСТАНОВИТЬ БЕГУЩЕГО БИЗОНА…")
"Нет. Ни на анекдоты, ни на шутки, ни на пародии я не обижаюсь. Ну, во-первых, не самообольщаясь, могу сказать, что о людях, которые не привлекают общественного внимания, не слагают анекдотов и не пародируют их. Всех больших артистов пародировали: Райкина, Зыкину, Утесова — всех. <…> Мне, например, в округе моем Агинском Бурятском водитель рассказал. Спросил меня: хотите? Говорю: хочу. "Когда сорок лет Моисей (а у меня народ там очень образованный) водил евреев по пустыне, одно племя отбилось..." Спрашиваю: ну? — "Вот сейчас его Кобзон и нашел". Или, скажем: жена возвращается домой в три часа ночи, муж на нее набрасывается с кулаками: ты где была? Она: да что же ты так кричишь — на концерте Кобзона... Вот такие тоже анекдоты. Ничего страшного, я не обижаюсь".
(ЧЕМ ЕГО МОЖНО ОБИДЕТЬ)
"Обидеть? Наверное, только предательством, больше ничем. И самое страшное предательство — от друзей. Вот у меня есть друзья, и они меня разочаровывают, когда предают. Или когда узнаю о них какие-то низменные вещи, об их отношениях, скажем, к родным: к жене, к детям, к матери. А когда меня спрашивают: у вас враги есть? — я говорю: у меня врагов нет, я не считаю их врагами. У меня есть недоброжелатели. Враг — это ведь какой-то человек, который стоит под домом, ждет, когда выйдешь. Чтобы оскорбить, бросить камень. Неистовый какой-то, сумасшедший психопат. Недоброжелатели — это те... Знаете, есть такой анекдот. "Вы слышали о том, что жена у Рабиновича — девица легкого поведения? И дочка тоже!" — "Но у него нет дочки". — "Мое дело сказать..." Вот есть такая категория людей, которая говорит гадости".
(О НАСТОЯЩИХ ВРАГАХ)
"Я вам скажу. Я пытался примирить ситуацию, которая была в Белом доме в 93-м году перед расстрелом. По просьбе Лужкова и Галушко (тогда он был директором ФСБ) разговаривал с Хасбулатовым, разговаривал с Руцким. И я уже с ними договорился, они готовы были обсуждать. Но! Президенту Ельцину передавали, что я песни пою для депутатов. И я стал мафией, стал врагом. Заслали о Кобзоне в Америку в 94-м году материал, что я жуткий бандит, мафиози, продаю наркотики, оружие и так далее. Вот это враги. Самые настоящие. Тогда президент сказал Лужкову, откажись от этой мафии, от этих бандитов. Он с отариками, с тайванчиками... Но ничего — пережил".
(О ПОПУЛЯРНОСТИ)
"Я не претендую на вселенскую любовь, никогда не претендовал. И никогда не причислял себя к архипопулярным. Вот наши звезды сейчас, они начинают соревноваться: кто популярнее, кто известнее, кого больше показывают в прайм-тайм. Их эрогенная зона в кошельке зарыта. Они борются за гонорары: наступила золотая лихорадка, они получают на корпоративных концертах все, что хотят. Но стоит телевидению поманить их пальчиком — побегут без оглядки, никаких денег им не надо, ничего — только показать себя. Потому что себя они любят больше, чем публику, больше, чем песню…"
(О КРИТИКЕ)
"А то, что там некоторые говорят… Какой-то там артист в Киеве, Назаров какой-то, в интервью произнес фразу: я не могу, говорит, шарашить, как Кобзон, я люблю профессиональное искусство. Дескать, намекнув, да? Потом есть такой Артемий Троицкий, с очень сомнительным отношением субъективным и к эстраде, и к музыке, и к сексуальной ориентации. Очень сомнительный человек. Который говорит о том, что, дескать, надоели вот эти вокалисты непрофессиональные с плохими голосами. Его спрашивают: кто? Ну, говорит, типа Кобзона... Это ему ли судить? Когда мне сказали: вы должны отреагировать, я ответил: Я? Да кто такой? Кто он?.."
(ОБ АНТИСЕМИТАХ И ЗАВИСТИ)
"Когда слышу: ну, опять эти кобзоны, опять эти френкели, — я всегда говорю: вы научитесь петь, как кобзоны поют, музыку научитесь писать, как френкели пишут. Это прежде всего. И второе: вы научитесь любить так Россию, как любят ее френкели и кобзоны... Нет, меня это не обижает — это зависть. "Есть одно сужденье очень спорное, что бывает зависть только черная. Что бывает зависть только злобная, горькая, как путь на место лобное. Разве не бывает зависть белая? Зависть к прямоте, что рядом с бедами…" Это Кима Рыжова стихи. Зависть — такая сволочная штука. Две вещи я ненавижу в жизни: зависть и предательство. И я горжусь тем, что никогда в угоду конъюнктуре не менял ни свое имя — не самое эстрадное и звучное, ни свою фамилию".
(ИЗ-ЗА ЧЕГО ЗАВОДЯТСЯ НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛИ)
"Ну как из-за чего! Из-за того, что я не совсем ординарный человек. Из-за того, что пою немножко лучше других. Из-за того, что в конце концов я всегда был определенной ориентации и всегда был мужчиной. И оставался мужчиной не только, извините за подробность, в постели, но и в жизни. Так что причин тут много".
("Московский комсомолец", 11.09.07)