(О РОДНЫХ)
"Мама и папа у меня врачи. Папин род очень важный, княжеский, татарский. Очень разветвленное генеалогическое древо нашего рода, но отец не жил с нами — мне не было года, когда они расстались с мамой, и видела я его не больше десяти раз в жизни, но все эти встречи помню очень ярко. Он был красавцем, любимцем женщин, разбивателем сердец. То много работал, то кутил с друзьями. Помнится, что все его любили. Именно он первый раз в моей жизни подарил мне духи настоящие, с запахом ландыша — я такие себе иногда покупаю в честь его, и туфли на высоком-высоком каблуке. Но одну туфлю после его очень ранней смерти разорвала собака, и у меня, завернутая в бумажку, теперь хранится только одна — оставшаяся. Как у Золушки. Только я их так ни разу и не надела. Он их принес незадолго до своей смерти, а я уже во ВГИК поступила. Меня сфотографировал парень с операторского факультета, и отец выпросил одну мою фотографию в профиль и спрятал в пиджак. Это была последняя наша встреча. А мама так и не вышла замуж больше. И так как она очень много работала, а зарплата врачей была ужасно маленькая, нужны были дежурства и приработки всякие, я все время торчала либо на продленке в детсаду, либо у бабушки с дедушкой на каникулах. Дедушка мой был важным начальником — главный инженер на заводе, а бабушка работала урывками, отслеживала красавца дедушку, писала стихи, вела активную общественную деятельность: была и старшей по дому, и членом партии, и все время собрания вела во дворе. <...> Бабушка была яркой необузданной личностью, могла не понравившуюся ей женщину на партсобрании лопаткой для цветов ударить прямо по прическе — раньше носили такой начес из волос, бабетту. Сама видела, как бабетта эта сдулась и набекренилась под ударом. Моя бабуля всегда душилась "Красной Москвой" и приучила меня к этому запаху. И теперь эти духи — мои самые любимые. Бабушка всегда ходила в цветастых платьях, надушенная, с сумочкой, с завивкой на голове — ее тогда делали на полгода в парикмахерских, и еще сурьмили очень сильно брови, их месяц нельзя было отмыть. Бабушка была украинских корней и польских, а дедушка, чью фамилию я ношу, скрывал, кто он, я только знала, что отец его был белым офицером и дальше — тайна".
(О ВПЕЧАТЛЕНИЯХ ОТ ВГИКА)
"Поступила я, когда мне только исполнилось 17 лет. И все однокурсники мне тогда казались сильно пожилыми. Помню, когда после зачисления нас собрали, я посмотрела на всех и подумала: "Боже, какие все старые и страшные!" Ну потом-то все-таки разглядела, кто там был посимпатичнее. И поталантливее. Талант — это и есть для меня красота. Тогда на сценарных факультетах было мало девушек, и вообще на операторском и режиссерском мне помнятся только шведка Мария и прибалтийская Уна, вечно влюбленная... Это сейчас парней, по-моему, стало меньше даже на таких мужских факультетах. А в те годы меня постоянно приглашали сниматься в каких-то фильмах, или играть этюды, или сниматься на фото. Все ухаживали. Я, конечно, вела себя коварно. А как еще, если тебе 17 лет? А я только в 16 впервые поцеловалась".
(О ДОЧЕРИ)
"С появлением Ульяны во мне поселился вечный страх за нее. Это как острый крючок, и нельзя с него спрыгнуть никогда. Ребенок мой недавно сказал, что подарит мне цветочный магазин, когда буду старушкой. Так что к цветочным магазинам я теперь присматриваюсь и люблю поболтать с хозяйками. В основном это все женщины на покое... В родителях что-то от попугаев, все время повторяешь, что это нельзя, то нельзя, но никто никого ж не слушает. Я сама не слушала. Надо любить ребенка, чтобы он знал, как его любят и как он ценен. Я всего лишь лук, который выпустил в небо стрелу, и вот она уже летит сама по себе. Ну, конечно, надо вкладываться в образование, надо читать книги, надо выбросить телевизор из квартиры навсегда, надо ходить в музеи и надо общаться, общаться. А так боюсь всего... Я лично ненавижу Интернет как пожирателя человеческой жизни, времени... Это же целый список тревог за тех, кого любишь".
("Семь дней", №16, 2008)