(О СВОЕЙ РОЛИ В "МНОГОТОЧИИ")
"Могу сказать, что никогда такой роли у меня не было. И, что интересно, никогда больше не будет…"
(КАК СОГЛАСИЛАСЬ НА РОЛЬ В "МНОГОТОЧИИ")
"Во-первых, потому, что предложение поступило от моего мужа — режиссера Андрея Андреевича Эшпая. А все, что он предлагает, это всегда интересно. Но и трудно. Хотя в этом есть смысл и большой интерес. С кино ведь у меня складывалось не так просто. Согласитесь, зритель помнит меня по старым картинам. Я начала сниматься больше тридцати лет назад. И снималась интенсивно до тридцати лет. Потом у меня произошла пауза — я родила вторую дочь. Позже наступил довольно трудный период в жизни страны, когда кино уже почти не снималось. Так что мое "золотое сечение" — с 30 до 40, когда старость еще не на пороге, но уже накоплен определенный багаж, — выпало из моей жизни. Поэтому "Многоточие" было подарком".
(О ВОЗРАСТЕ)
"Я рано почувствовала, что такое возраст. И я помню, когда именно это произошло. Шли съемки "Школьного вальса". Когда я начала сниматься, уже была мамой — родила старшую дочь. Мне исполнилось 22 года, меня приняли в труппу Театра Маяковского. А мои партнеры — Лена Цыплакова, Сергей Насибов — были студентами второго курса. Между нами были четыре года и... пропасть. Помню, как они стояли группкой со своими однокурсниками, о чем-то беседовали, смеялись. А мне как-то было уже и не очень смешно. Мне показалось, я от них отошла. И тогда поняла: моя звенящая молодость закончена".
(О СВОИХ АКТЕРСКИХ СПОСОБНОСТЯХ)
"Я всегда отношусь к себе критически. Сегодня я уже могу смотреть картины со своим участием. В молодости не могла. До отвращения себе не нравилась. Была уверена — у меня отсутствует темперамент. Я даже помню, как кто-то из моих педагогов по театральному училищу говорил: мол, нужно искать, нужно собирать негативные эмоции. И поэтому я негативные ситуации воспринимала как подарки судьбы, они мне давали эмоциональную память. Многие говорили: у тебя нервы — канаты!".
(О ВХОЖДЕНИИ В РОЛЬ)
"Помню, снималась у Витаутаса Жалакявичюса в "Рассказе неизвестного человека". С Тараторкиным, Кайдановским, Зайцевой. Приходила я на съемку с довольным лицом, а он мне: "Евгения, я вижу, у вас хорошее настроение? Но вы знаете, я очень легко могу вам его испортить!" И он меня мучил. Нет, не физически. Обижал. И я просто с невероятными муками входила в эту роль... Знаете, у меня ведь были счастливое детство и счастливая семья. И вообще все у меня было хорошо. Если и переживала, то очень недолго. Но вот это состояние всеобъемлющего счастья не очень годится для актерской профессии".
(О ЖИЗНИ С АЛЕКСАНДРОМ КАЙДАНОВСКИМ)
"Существовать с Кайдановским было очень сложно. И, по-видимому, не нужно. Его личность — масштаб во всем. И в донжуанстве тоже. Но тем не менее, даже несмотря на то что, когда мы познакомились, мне было всего 19 лет, я понимала, с кем живу. Когда наши отношения закончились, помню, жизнь снова вернулась ко мне. Так же беспричинно, как когда-то прервалась. Годы с ним — непростые, и даже вспоминать о них не хочется... Хотя, вы знаете, я ведь и много хорошего от него получила. Он был, безусловно, яркой личностью. И по части литературы, поэзии. Например, именно ему я обязана любовью к литературе, чтению. Нет-нет, я благодарна Кайдановскому за многое. Он ушел от нас так рано, и все это так несправедливо. Ведь он многое еще мог сделать в этой жизни".
(О ДОЧЕРИ)
"Знаете, она счастливое сочетание. Зоя очень многое унаследовала от своего гениального отца. И она очень интересная личность: глубина, стихийность, чего во мне нет. У нее нестандартное мышление, причем на чувственном уровне. И при этом она нежная, мягкая, верная. Прекрасная мать и настоящий друг. Ее сочетание жесткости и мягкости для актерской профессии очень выгодно. Хотя, когда пошла в актрисы, она и понимала и не понимала, что это такое".
(ОТ ЧЕГО ХОТЕЛА БЫ ОГРАДИТЬ ДОЧЬ-АКТРИСУ)
"Прежде всего от безработицы. Это самое страшное, что может быть в актерской судьбе. Но главное, чтобы присутствовал внутренний рост. Когда от роли к роли ты растешь и открываешь в профессии все новое и новое... Это и есть залог того, что в профессии существуешь не напрасно".
(О ВТОРОМ МУЖЕ АНДРЕЕ ЭШПАЕ)
"Когда мой муж начинает снимать — это ужасно! Он держит и себя, и окружающих в черном теле. И это очень трудно. Знаете, когда он снимал "Детей Арбата" шесть месяцев, мне было очень тяжело. Я понимала, что режиссерская профессия требует фантастической мобилизации, концентрации. Это должен быть предельный эгоизм. Иначе не выдержишь — напряжение слишком высоко. Но вынести это, находясь рядом, почти невозможно! И вот когда ему предстоят очередные съемки, я уже раздумываю: а не снять ли мне квартиру и не съехать ли от него? Но он, конечно, обидится, если так произойдет..."
(О НАТАЛЬЕ ГУНДАРЕВОЙ)
"Я не могу сказать, что я с ней дружила. Смотрела на нее снизу вверх. Это было очень естественно. Ведь когда я пришла в Театр Маяковского, она уже была звездой. Была личностью, недосягаемой во всем. И общение с ней меня стимулировало. Когда пытаешься дотянуться до таких людей, сам прибавляешь в росте. Знаете, конечно, нужно признать: когда мы с Натальей Гундаревой играли в одном спектакле, соперничество присутствовало. При этом я хорошо понимала, как я далека от нее, от этой истины. Помню, как мы репетировали "Последнюю жертву" Островского. У нас с ней была только одна сцена. И мне Андрей Гончаров тогда сказал: "Женя, с Гундаревой не нужно соперничать. Ты так отстреливайся, отстреливайся..." Но была и другая история. Шли репетиции "Любовного напитка" Ахрамковой. Наши роли были конфликтными. Я играла начальницу. И делала вид, что пугаю Наталью Георгиевну, она же делала вид, что меня боится. Это было смешно и одновременно дико трудно. Мне даже казалось, что это отчаянный эксперимент, и он не удастся. Но я все же продолжала натиск своей героини. И я помню тот счастливый спектакль, когда по Наташиным глазам я поняла: она меня приняла, допустила..."
(ОБ АЛЕКСАНДРЕ АБДУЛОВЕ)
"Я помню, что мы были дружны с Сашей Абдуловым. И какое-то время даже встречались, но эпизодически. Жизнь так разводит... Сам того не замечаешь, как зацикливаешься только на своей судьбе".
("Московский комсомолец", 29.05.10)