Сергей Воронов: "К тому, что в Советском Союзе называлось пивом, я привыкал после Берлина дольше всего"
"Да он клевый! Хотя и разностильный, но слышно, что один человек все это сочинил. К сожалению одного из музыкантов, принимавших участие в записи, мы на днях потеряли. Очень жалко Гэри Мура, хороший был парень".
(О ДРУЖБЕ С КЕЙТОМ РИЧАРДСОМ И ГЭРИ МУРОМ)
"Меня совершенно не интересуют их регалии, но очень важно, что они представляют собой как люди. И действительно, никаких осознанных усилий для того, чтобы собрать такую компанию, я не прилагал. Я не прагматичный человек, полагаюсь на интуицию. Видимо, какие-то мои шаги приводили к тому, что я встречал на определенных этапах разных людей, с которыми у нас возникал человеческий контакт. Регалии и титулы имеют значение только до того момента, пока не начнешь близко общаться. Это не отменяет уважения к этим людям. Кейт Ричардс остается для меня - слово "кумир" неправильное - человеком, под словами которого я подписываюсь. Меня спрашивают: как ты пишешь музыку, не зная нот? Я отвечаю: беру гитару, начинаю что-то напевать. "Diamond Rain" сочинилась, когда я в трусах на кухне играл на гитаре. Потом читаю в интервью Кейта: "Я беру гитару, расставляю антенны. Все же уже есть, нужно только суметь поймать это из воздуха, из эфира". Я подписываюсь под его отношением к жизни, к людям, он очень добродушный человек, несмотря на тяжелое прошлое, связанное с наркотиками. Гэри Мур не был моим кумиром, я его не то чтобы недолюбливал, но его музыка не входила в сферу моих интересов. Но когда он стал играть с блюзовыми музыкантами, остававшимися немного в стороне от большого шоу-бизнеса, я увидел, насколько он на самом деле любит эту музыку, насколько он готов себя ей отдать. А когда мы познакомились, я просто убедился в том, что он хороший человек".
(О ВОЗВРАЩЕНИИ В СССР ИЗ БЕРЛИНА, ГДЕ ПРОВЕЛ ДЕТСТВО)
"Было сложно. Можно сравнить с деревом, которое посадили, у него развилась корневая система, пошли плоды, а его раз, вырвали и пересадили на совершенно другую почву. С другой стороны, в 16 лет всЈ переносится как-то легче. Тут мы продолжили общаться с друзьями, с которыми пересекались в школе в Берлине. Я там прожил десять лет — отец был "в ссылке". А люди приезжали года на четыре и уезжали обратно в Союз. Я в школе был такой пахан, потому что всех там пережил. С некоторыми из одноклассников потом встретился в инязе, где учился — в одной группе института были еще два человека из моего берлинского класса. Появились и новые друзья. Но сложно было привыкнуть к тому, что нельзя пойти вечером послушать блюз. В Берлине в районных домах культуры группы играли кавера от Rolling Stones до черного блюза. Был такой Штефан Дистельман, который сыграл серьезную роль в моей жизни. Он исполнял акустический блюз с очень правильным тембром и акцентированием. Я часто ходил его слушать с берлинскими друзьями. Мы жили в городе, не в посольстве, поэтому было все нормально со свободой передвижения. Родители, нормальные люди, не парились, если я приходил домой в два часа ночи. Я и выглядел старше своих 14 лет — все думали, что мне как минимум 16, и везде пускали. Кроме живой музыки, я слушал много по радио: там свободно принималось легендарное Radio Luxemburg, на котором Кейт Ричардс впервые услышал Элвиса Пресли. В Берлине также ловилось западногерманское ТВ, где я смотрел Who, Джими Хендрикса и т.д. Я привык к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. И тут раз — ничего! Мне не было понятно, как это можно запрещать, а главное — зачем. Мне казалось, это какая-то игра. Все гэдээровские группы играли к тому же на хорошей аппаратуре: рядом был Западный Берлин, и оттуда возили "гибсоны" и "фендеры". А здесь я пошел на концерт какой-то из наших легендарных групп и увидел, что они играют на "регенте" производства ГДР, на котором в самом восточном Берлине играть считалось западло. Все это после возвращения, конечно, меня немножко расстроило, был некий депрессивный период. Но тут я встретил Колю Арутюнова, и мы начали с ним ваять музыку, которую хотели. Это, в общем, примирило с ситуацией. Но вот к тому, что здесь называлось пивом, я привыкал после Берлина дольше всего. А что оставалось? Привык. В инязе корпусом Г называлась соседняя пивнушка — я проводил там много времени и получал удовольствие и от пива за 20 копеек, и от соленых сушек, и от сырков "Дружба".
(О СВОИХ МЕЖДУНАРОДНЫХ УСПЕХАХ)
"Да, мог бы достигнуть. Но все время же что-то мешает. Наверно, так надо, чтобы я не расслаблялся. Хотя я выгляжу достаточно расслабленным, дел довольно много. А большего можно было добиться даже с записанным в Лондоне диском "Irony". Мы общались со специалистами, и те прямо пальцем показывали: это хит, это тоже, это пойдет на такое-то радио, это туда, это сюда. Товарищ, который финансировал запись и весь проект, уже готов был вложиться в какой-то пиар… (Кстати, я никогда не ходил и не просил денег на запись, люди появлялись сами и предлагали: а чего ты диск не запишешь? Сколько можно это говно слушать по радио?) Но как только пластинка была сведена и отмастерена, наступила осень 2008-го — и кризис. Всем стало не до этого. А мне опять чуть-чуть не хватило, чтобы там крутиться. Ну, значит, так надо. Хотя еще не вечер, чего там".
(О ГРУППЕ CROSSROADZ)
"В жизни многое происходит непонятно по каким причинам. Иногда лучше не думать и не анализировать. Вот так сложилось, что мне с людьми повезло. Очень много раз везло, не только с музыкантами Crossroadz. Мы встретились, когда у меня было пять песен на кассете записано. Они тут же сказали "да", и с тех пор мы работаем. Это давно уже больше чем дружба. Это семья. Здоровье уже не позволяет часто встречаться вне работы. Но когда мы едем на гастроли, все происходит — и пиво, и общение. Я называю группу семьей не в том смысле, что мы все вместе живем. Но я считаю ребят своими родственниками, братьями".