(О СЕМЬЕ)
"Папа — человек очень талантливый, душа компании, играл на пианино, скрипке, аккордеоне, хотя не знал ни одной ноты. Он был единственным сыном богатых родителей, рос избалованным, работать не умел и не хотел. Бабушка и дедушка владели бакалейным магазином и считались весьма состоятельными людьми. Но к моменту моего рождения семья обнищала, и о дедовских капиталах никто не вспоминал. Отец все промотал. А мама была женщина простая, работала уборщицей, потом воспитательницей в детдоме. Семью тянула именно она, а я ей помогал по мере сил. Во время войны нас эвакуировали в Ташкент. Там мы с мамой торговали на рынке. Чулки, спички, папиросы, платки — все шло в ход".
(О ШКОЛЕ)
"В школе я постоянно гримасничал, паясничал, болтал без умолку. Садился за первую парту и рассказывал ребятам анекдоты. На уроках поднимал руку, задавал дурацкие вопросы, в общем, устраивал цирк. В конце восьмого класса меня вызвал к себе директор и говорит: "Миша, уходи из школы по-хорошему, нечего тебе делать в девятом классе".
(О ПОСТУПЛЕНИИ В МУЗЫКАЛЬНОЕ УЧИЛИЩЕ)
"После войны мы сдавали угол студенту, который учился на дирижера-хоровика. Он часами стоял перед клавиром и размахивал руками. Я посмотрел-посмотрел: работа непыльная, и деньги неплохие можно заработать. И решил поступать в музучилище. Часами стоял у репродуктора, слушал концерты и размахивал руками. Подготовил "Песню о Сталине". Пришел на экзамены. Продирижировал. Поклонился. Никаких аплодисментов. Только спросили: "А где вы стажировались?" — "Перед репродуктором", — ответил я. На лестничной площадке меня окликнул директор. Он сказал, что я им понравился. "Это естественно!" — ответил я с присущей мне "скромностью". Директор предложил зачислить меня в класс гобоя. Что такое гобой, я понятия не имел. "А в институт я потом смогу поступить?" — "Конечно!" — "Ну, тогда берите!" И меня взяли без экзаменов".
(О РАБОТЕ У АРКАДИЯ РАЙКИНА)
"Несколько месяцев Аркадий Исаакович пытался со мной работать, терпеливо поправлял речь, показывал, как ищет характер персонажа, походку, тембр голоса… Мне же все это казалось элементарным, само собой разумеющимся. Мания величия росла день ото дня. Я же еще и какие-то деньги получал. И начал позволять себе недопустимое. Во-первых, учил Райкина играть: мол, здесь, Аркадий Исаакович, вы неправильно уходите со сцены. Во-вторых, я курил, выпивал и просыпал репетиции. Меня ругали, а я парировал: "Что же это — я за свои деньги и выпить не могу? После очередной моей выходки у Аркадия Исааковича случился сердечный приступ. Три месяца длилось мое ученичество, а потом меня отлучили от театра".
(О СВОЕЙ НАСТОЯЩЕЙ ФАМИЛИИ)
"Моя настоящая фамилия — Гольцман. И она уже была отпечатана на афишах спектакля "Севастопольский вальс", как вдруг "сверху" потребовали снять меня с роли и вообще убрать из труппы, чтобы потом не говорили, что из театра, мол, устроили филиал синагоги. После рождения дочери в 1965 году я и взял псевдоним Светин — я ведь Светин папа, но по паспорту еще 20 лет оставался Гольцманом".
(О РАБОТЕ У ЛЕОНИДА ГАЙДАЯ)
"Ни один режиссер не терпел меня так долго. Может быть, я и не был его любимым актером, но он снял меня в половине своих фильмов. А начиналось наше сотрудничество очень забавно. Это была картина "Не может быть!". Я был еще совсем зеленый по меркам кино актер, но по дурацкой привычке постоянно спорил с режиссером и давал ему советы, как и что снимать. Например, Гайдай говорит оператору: "Здесь бери Светина крупно". Я его перебиваю: "Ничего подобного! Тут надо снять мой выход издалека". И начинается спор. В конце концов Леониду Иовичу надоело со мной препираться, и он меня послушался. Получилось черт-те что".
(ПОЧЕМУ НЕ СНЯЛСЯ В ФИЛЬМЕ "НА ДЕРИБАСОВСКОЙ ХОРОШАЯ ПОГОДА…")
"Дело в том, что в предыдущей гайдаевской комедии "Операция "Кооперация" дочка моего героя, тонущего в кооперативном клозете, вопрошала: "Папа, что будем делать?" — на что я философски отвечал: "Надо прощаться!" А в фильме "На Дерибасовской…" на вопрос: "Что делать, товарищ Кац?" — мой герой должен был ответить: "Надо сдаваться!" Я вскипел: "Что вы меня держите на штампованных репликах?!" Гайдай спросил: "А какую роль вы бы хотели сыграть?" Я ответил: "Мне надо подумать". Режиссер повесил трубку. И пригласил Джигарханяна".
(КАК НЕ СНЯЛСЯ В "СЛУЖЕБНОМ РОМАНЕ")
"Рязанов пригласил меня сниматься в "Служебном романе". В сценарии была довольно большая роль — мужа секретарши Верочки, которую сыграла Лия Ахеджакова. Пробы прошли нормально, я даже приезжал в Москву, репетировал с Ахеджаковой. По всем расчетам уже должны были начаться съемки, но из Москвы что-то не звонили. И вот однажды мы встретились с Рязановым в театре. Я обрадовался. Мы поздоровались, расцеловались. Тут он и говорит: "Знаете, Миша, я не звонил, потому что не хотел вас огорчать… Но так получилось, что вашего персонажа вырезали из сценария. Но мы обязательно придумаем еще что-нибудь!" Конечно, я расстроился".
(О СВОЕЙ ЖЕНЕ БРОНИСЛАВЕ ПРОСКУРНИНОЙ)
"Не знаю, что она во мне нашла, никакой ценности как супруг я точно не представляю. Все хозяйство на ней. Я гвоздя вбить не могу, а она и вобьет, и доску распилит, и ремонт сама сделает. За что она меня ценит — загадка. Конечно, я ее оберегаю, приношу всю зарплату домой, не пью, мою посуду. Правда, у нас с ней большие разногласия по поводу режима дня. Она — жаворонок, падает спать уже в одиннадцать, а я бодрствую до четырех ночи".
(О НАЧАЛЕ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ)
"Спокойной нашу жизнь назвать было нельзя. Мы с Броней постоянно переезжали из города в город. Разве это жизнь! Как-то жена мне говорит: "Давай ребенка родим, а то потом будет поздно". Я поговорил с мамой, она сказала: "Рожайте, а я малыша к себе возьму". Света появилась на свет в Киеве. Воспитывали ее поначалу моя мама и брат Леня. А мы в это время работали в Кемерове".
(О ЖИЗНИ В ЛЕНИНГРАДЕ)
"Я сразу полюбил этот город и смело могу сказать, что я здесь счастлив! Хотя нет, не совсем. Сейчас мне нельзя есть сало, и это причиняет мне ужасные страдания. Я же киевлянин! Раньше вставал ночью, крался на цыпочках к холодильнику и съедал кусок сала. А сейчас — все".
(О ВОЗРАСТЕ)
"Могу с гордостью сказать, что на Светина ходят. На моих спектаклях всегда аншлаг. Я не чувствую своего возраста и все как мальчик бегаю, прыгаю, танцую. Меня встречают и провожают аплодисментами. В этом смысле я очень счастливый человек. Есть артисты, которых в моем возрасте уже не узнают, а ко мне на улице до сих пор лезут обниматься или, что хуже, целоваться. Я ведь начал сниматься в 44 года и с тех пор почти не изменился. Только бы продержаться подольше. Очень хочется помочь младшей внучке Саше. Аня у нас художница, а вот Сашка точно будет актрисой! Она на меня очень похожа. У нее такая же короткая шея и светлые волосы. Внучка совсем не боится камеры. С раннего детства танцует, поет, читает стихи и без умолку болтает. Совсем как я".
("Семь дней", 01.04.11)