(СМОТРИТ ЛИ СВОИ СТАРЫЕ ФИЛЬМЫ)
"Целенаправленно не смотрю. Но если попадаю на какие-то куски случайно, думаю: черт побери, как это у меня получилось?! После "Карнавальной ночи" у всех сложилось впечатление, что Гурченко очень "легкая" актриса, способная сыграть только два прихлопа, три притопа. А в фильме "Старые стены", к примеру, нужно было сделать гораздо больше - нужно было вжиться в ту эпоху, сделать ее своей. Я ведь в детстве мечтала умереть за родину - настолько была сильна идеология. Меня в этом духе воспитывал папа, поэтому к нему я обращалась за советом, готовясь к роли директора фабрики. Получился директор интеллигентный, нетипичный для того времени, поэтому картина не выходила полгода. Зато потом она имела успех, режиссеры, которые не замечали меня годами, стали кричать о том, что не представляют себе новых фильмов без моего участия. К тому времени я уже научилась прятать на дно души все свои обиды, улыбаться и говорить: "Да что вы? Я так рада!"
(ЧЕМ ЕЕ ОБИДЕЛИ РЕЖИССЕРЫ)
"Роль в "Старых стенах" была первой после очень долгого и очень драматичного перерыва. Я находилась в таком состоянии отчаяния и тупика, что жить не хотелось. Тогда пробовалось много актрис, и я понимала, что не совсем подхожу по возрасту - 36-летней приходилось играть 45-летнюю, но я просто набросилась на эту роль. Усугублялась ситуация и тем, что я не была членом партии, семь месяцев не платила профсоюзные взносы, о чем тут же написал куда следует один актер. Плюс замужем побывала несколько раз - позорище! Словом, находили тысячу причин против, но режиссер Виктор Трегубович все же меня утвердил. Худсовет согласился при условии, что Гурченко хорошо сыграет сцену заседания заводского коллектива, в которой участвовали работники реальной ткацкой фабрики. Знаете, как я дрожала? Боялась, что в перерыве кто-то из них подойдет, похлопает меня по плечу и скажет: "Спой лучше "Пять минут". А когда стала играть, точнее - существовать в этой роли, поняла, что человечески я более всего похожа именно на эту героиню. Вообще я мало изменилась со времени "Старых стен". Я тогда перестала бояться. Ведь сначала был страх из-за того, что в 1957 году не захотела сотрудничать с КГБ. Потом, после перестройки, этот страх перерос в боязнь "желтой прессы". Тогда про мою жизнь стали вдруг такое придумывать! То вдруг у Гурченко отнялись ноги... Да ничего они не отнялись, я как раз танцевала в музыкальном фильме. То муж ушел, а он стоит рядом. Я только недавно поняла, что нужно относиться к этому спокойнее. Пусть пишут что хотят".
(О ФИЛЬМЕ "СИБИРИАДА")
"Для меня он стал трагикомедией. Перед этим я сломала ногу, и Андрон Кончаловский ждал больше полугода, пока я хотя бы начну ходить. Словом, психологическое состояние было ужасное. Зато была фантастическая вспышка таланта двух братьев - Кончаловского и Михалкова. Мне нравилось наблюдать, как в процессе съемок один другого перебивает и дает такие пасы роскошные! Второй подхватывает и поднимает еще выше. Такие, знаете ли, клинчи бывают, когда два таланта сходятся. И я среди них - с палочкой... Я послушала-послушала, о чем они там спорят, а потом думаю: "Постойте, ребята! Вы же из дворян, а снимаете картину о народе". Тогда я впервые стала задумываться, что такое народ, каково его поведение, какой юмор ему присущ. В общем, после моего появления все уже отснятые сцены с Никитой пришлось переснимать. Я стала делиться своими воспоминаниями об отце, о его самобытности - самобытности русского человека, о юморе, вспоминала его идиоматические выражения, без которых любой народ немыслим. После этого Андрон посоветовал мне написать книжку. Я, правда, не сразу согласилась, потому что ни одного письма приличного в своей жизни не написала, а в школе вообще все списывала с учебника..."
(КАК СЕБЯ ЧУВСТВОВАЛА НА ПЛОЩАДКЕ "СИБИРИАДЫ")
"Чудесно. Меня обожал Андрон, меня обожал Никита. Но была одна сцена, которую не пропускали на экран. В ней Никита, накрывшись плащом, совершает надо мной недвусмысленные движения. И, надо заметить, хотя изображали любовь страстную, он не лежал на мне, а нависал, не касаясь, чтобы не дай Бог ногу не травмировать. А Андрон говорит: "Так, ну ты-то хоть здоровой ногой работай!" Отснял и положил вместо меня девочку из массовки. Никита проделывает с ней то же самое, а она его там, под плащом, спрашивает: "Скажите, пожалуйста, а как называется картина?" Так что были и забавные моменты. Но у людей высшего эшелона очень тяжело сниматься, трудно держать заданный уровень, не потеряв своего".
(УДАВАЛОСЬ ЛИ ОТСТОЯТЬ СВОЕ МНЕНИЕ)
"На съемках замечательной картины "Любимая женщина механика Гаврилова" у меня была масса неприятностей именно потому, что я строила свою роль по-своему. Режиссер Тодоровский говорил, что моя Рита - человек из неореализма. Я сердилась: "Из какого еще неореализма?" - и списывала все на его возраст. На самом деле он был старше всего лишь на десять лет, но это теперь я понимаю. Мы совершенно по-разному видели героиню, начиная от поведения и заканчивая одеждой. Он кричал, что наша героиня так шикарно одеваться не могла, что это не Рита, а "Гурченко из Канна, графиня из Гонконга - у Риты не такая зарплата". Ну совершенно человек не понимает женскую психологию! Женщина залезет в долги, возьмет вещи у подруг, но в ответственный день будет самой прекрасной. Для "Механика" мне все-таки подобрали шикарный костюмчик с розой, и после этого режиссер на меня не смотрел, а я с ним не разговаривала. Спрашивала только: "Будьте любезны, обозначьте мое географическое положение". Тодоровский спустя годы признал мою правоту, но обо мне уже говорили как о взбалмошной актрисе, которая не дает работать".
(ИЗМЕНИЛОСЬ ЛИ ЕЕ ОТНОШЕНИЕ К РЕЖИССЕРСКОЙ ПРОФЕССИИ ПОСЛЕ СЪЕМОК "ПЕСТРЫХ СУМЕРЕК")
"Режиссер, который должен был снимать картину "Пестрые сумерки", за неделю до начала съемок исчез. Оператор взял на себя его обязанности и сам следил за построением кадра, а мне пришлось работать с актерами. Мне было легко в том плане, что я знаю специфику профессии, знаю, чем можно обидеть актера. Говорухин как-то, когда что-то нам не удавалось, сказал в мой адрес: "Я вырежу вас, оставлю одну спину". Знаете, есть режиссеры, с которыми я терпеливо доделываю картину до конца, а потом вычеркиваю их из своей жизни. Это те режиссеры, которые не могут конкретно ставить задачи и просят актера: "Ну, ты сделай как-нибудь". Если работать по такому принципу, пусть уж лучше останется одна спина".
(О ФИЛЬМЕ "МАРКОВНА. ПЕРЕЗАГРУЗКА")
"Наше бабье-старье от этого обалдело! У меня там голые ноги, номера смелые. Просто скандал. Интернет сразу же взорвался: "Как она смела! В ее-то возрасте!" Но я перестроилась совершенно спокойно. Мне, например, нравятся молодые мужчины, нравятся и молодые женщины, вообще я люблю красивых людей. А когда подходит старичок беззубый со своей супругой необъятной и начинает рассказывать, что они любят меня чуть ли не с подросткового возраста, это ужасно. О возрасте не нужно задумываться. А то вспомнишь о своих паспортных данных - жить не захочется. А жить надо хотеть. Нужно знать, что сегодня модно, что стильно, что твое. Надо всегда оставаться современным - это самое сложное. Вот у меня, например, масса молодых поклонников..."
(ОБ УСТАНОВКЕ ЕЕ ПРИЖИЗНЕННОГО ПАМЯТНИКА В ХАРЬКОВЕ)
"Да не нужно мне это совершенно. Я думала, что поставят памятник знаменитым харьковчанам - Шульженко, Бернесу. А мне никаких памятников не надо".
(ЧТО СМОТРИТ В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ)
"Не смотрю ни "Иронию судьбы", ни "Карнавальную ночь" просто потому, что надоело - знаю наизусть. А жду, что покажут Земфиру, например. Мне очень интересно, что она споет. Земфира - какое-то новое существо. Человек, который написал "Мне приснилось небо Лондона", гениален".
("Известия", 05.04.11)