(О ПРЕССЕ)

«Вот что я вам скажу: у меня к большей части СМИ отношение край­не негативное. Часто меня просят об интервью и фотосъемках, но я категорически отказываюсь. Моя жизнь для всех закрыта... Для «7 Дней» я решил открыть двери своего дома по одной простой причине — вам можно доверять».

(О ВСТРЕЧЕ С ЖЕНОЙ)

«Я-то уверен, что это не случайность, а закономерность. Я был тогда в сложном душевном состоянии: пришла не то чтобы усталость от прежней жизни, но какое-то переосмысление. Не хотелось уже случайных связей, я мечтал встретить ту женщину, чей образ рисовал в своем воображении все годы. Знаете, в душе появился какой-то романтизм. Не глупый детско-юношеский запал, который затуманивает глаза, а совсем другой, осознанный, что ли. Это сложно объяснить… Хотя в самом моменте знакомства ничего особенно романтического не было. Мы увиделись после моего концерта в ресторане, где я с товарищами праздновал свое первое московское выступление. Инна с мамой и сестрой оказались там же».

(О ЖЕНЕ)

«Знаете, чем она меня взяла? Отношением. Я ей сказал: «Душа моя, вот он я — такой как есть, со всеми плюсами и минусами, и вот условия моей жизни. Устраивает? Если да — давай дальше двигать по жизни вместе». А я ведь тогда не был особо известен и уж тем более финансово состоятелен. Жил в маленькой однокомнатной квартире. Но Инна согласилась, не испугалась. Что поразило меня, подкупило и стало самым важным подтверждением искренности ее отношения ко мне. Она ведь была материально очень обеспеченна и независима (15 лет Инна была женой титулованного российского футболиста Андрея Канчельскиса, много лет жила с семьей в Лондоне. — Прим. ред.). Так зачем женщине играть в чувства, когда в перспективе ей предстоит не роскошная жизнь со светскими тусовками, а бытовуха — мытье полов, уборка, готовка, стирка и глажка? Только ради любви. Ведь что такое любовь? С годами я для себя точно сформулировал: это желание не брать, а отдавать. И Инна оказалась готова к этому… Конечно, мне, как мужчине, было стыдно оттого, что она располагала гораздо большими средствами, чем я. Но, слава тебе, Господи, ее деньги я не брал никогда. Жить на деньги женщины?! Для меня это невозможно. Сразу сказал ей: «Будем жить на то, что есть у меня». Другое дело — она хитрила: могла, к примеру, втихаря от меня заехать в дорогой магазин и накупить роскошных продуктов, экзотических салатов... Сначала я не замечал, а потом стал понимать, что происходит. Сказал жестко: «Все. Этот вопрос закрыли раз и навсегда — покупаем только то, на что хватает моих заработков». И она, большой молодец, терпела. Вообще очень корректно ко мне относилась. Я же парень с периферии, из Сочи, и к моменту нашего знакомства мало что видел, почти нигде не бывал. А Инна — наоборот. Но она вела себя так, что я ни разу не почувствовал неловкости. Мне с ней было комфортно в любых ситуациях. Никаких фырканий, недоуменных взглядов, насмешек с ее стороны я не видел. А ведь запросто могла держаться покровительственно, делать вид всезнайки. Но она не хорохорилась… (Задумавшись.) Никого я не подпускал к себе так близко, как Инну. А ей доверил свою жизнь, пустил ее в сердце. Она знает про меня все — я спокойно открываю ей душу, открыто смотрю в глаза. У нас с ней полное доверие друг к другу. А что может быть важнее в отношениях двух людей?»

(ОБ АНДРЕЕ КАНЧЕЛЬСКИСЕ И СВОИХ БЫВШИХ ЖЕНАХ)

«Вот опять же в газетах писали, что она со мной изменяла мужу. Это бред, ложь, а я хочу, чтобы прозвучала правда. Едва только мы с Инной начали разговаривать откровенно, рассказывать друг другу про свои жизни, я сразу же решил расставить все точки над «i». Четко сказал: «Я не хочу разрушать ничей брак и не собираюсь спать с замужней женщиной, как бы она мне ни нравилась. Не привык делать гадости за спиной. Это моя позиция». Инна ответила: «Формально я еще замужем, но мы в стадии развода, и личной жизни с этим человеком у меня давно нет. Пытаемся поддерживать видимость семьи ради детей». То есть она не вела двойную игру. И это очень важно. И я никогда в жизни не стал бы пытаться разрушать ее семью, будь у них в браке все нормально. Для меня это табу. В этом случае у нас все закончилось бы, не начавшись. Но я видел: Инна была именно в том состоянии, про которое она рассказывала. Слишком много проблем у нее накопилось.

В прошлую жизнь Инны я никогда не вмешивался. Сразу сказал: «Все, что ты приобрела с мужем, — это только ваше, я ни на что не претендую». Брать чужое — это не моя история, никогда до этого не опущусь… А к бывшему мужу Инны я отношусь уважительно. Так же, как и к своей прошлой жизни. Ни за что не буду говорить ничего скверного про женщин, с которыми жил. Я не желаю им зла. Наоборот, хочу, чтобы они были счастливы и вышли замуж. И как бы ни поступали они со мной в свое время, насколько бы тяжело я ни мучился из-за разлуки с детьми, когда мне не давали с ними общаться, — я это пережил и обид ни на кого не таю. Все осталось в прошлом».

(О ДЕТЯХ)

«Да, я тоже считаю, что они и есть самое главное богатство и счастье в жизни. Вот пишут, что Михайлов бросает своих детей. Еще раз говорю: никогда. Это самое низкое, что можно про меня выдумать. Со всеми своими детьми, как бы это ни было неприятно узнать представителям желтой прессы, я общаюсь очень плотно. И очень рад, когда все они живут с нами.

Я не делю детей на «моих» и «немоих». Все они наши, и все разные — и по характерам, и по возрасту. Старшему, Андрею, — почти 18 лет, по менталитету он уже англичанин — оканчивает школу в Лондоне, планирует стать юристом. Очень хороший парень — целеустремленный, добрый, душевный. У нас с ним установился отличный контакт. Десятилетний Никита живет с мамой в Сочи. Хочу забрать его в Москву, чтобы дать парню нормальное образование. Все-таки в жизни пацанов есть «памперсный» период, с которым может справиться мать, но когда он заканчивается, направлять парня дальше надо под присмотром отца. Еве — 12 лет, учится в московской школе. Я вижу, что она искренне любит меня, и мне это очень приятно. Даше — шесть лет, ходит в детский сад, а Иванка у нас самая младшая, ей уже почти два года. (Андрей и Ева — дети Инны от брака с Андреем Канчельскисом, Никита — сын Стаса от первого брака с Инной Горб, Даша — дочь Стаса от романа с Натальей Зотовой, двоюродной сестрой певицы Валерии, Иванна – общая дочка Стаса и Инны. — Прим. ред.) Я всех детей приучаю к тому, чтобы они чувствовали себя одной семьей, чтобы понимали: они — братья и сестры. А задачу свою вижу в том, чтобы создать такие условия жизни, при которых каждый из них смог бы полноценно состояться. А вообще, чем больше детей в семье, я считаю, тем лучше. Какое же счастье наблюдать за маленькой Иванкой. Вообще-то ее полное имя Иоанна Станиславовна. Это потому, что мы с Инной ходим в храм Иоанна Предтечи. И мне очень понравилось это имя, звучит вроде красиво — Иоанна. (Смеется.) Правда, ведет она себя, как Ванька. Чистый пацан. Бандитка… Если Бог даст, хочу, чтобы у нас еще кто-то родился. Специально мы не планируем, но вот недавно сидели, разговаривали, и я сказал Инне: «А что, может, давай еще одного забамбашим?!»

(ПРИСУТСТВОВАЛ ЛИ ПРИ РОДАХ)

«Что-то должно оставаться незыблемым — так, как было у наших предков. Нельзя нарушать таинство. Даже в угоду моде. Наверное, в каких-то взглядах я консерватор. Но убежден: роды — только женское дело, и мужик не должен видеть всю эту историю в крови. Зачем ему смотреть? Его дело помогать в другом. Мужское присутствие должно проявляться в том, как он дальше будет растить своих детей, чем кормить, какую жизнь им обеспечит, в каких традициях станет воспитывать. У меня, например, не забалуешь, о-го-го как могу поучить жизни. Мой ребенок, не мой — для меня разницы нет. Баловства не допущу».

(О РОДИТЕЛЯХ)

«Есть и еще один очень важный для меня момент в семейных отношениях. Когда мы только начали встречаться с Инной, я сказал так: «У меня есть мать и отец. Знай: мои родители — это табу. Если услышу в их адрес хоть одно дурное слово или жалобу...» И Инна — молодчина, она не просто уважительно относится к маме, она ее любит, часто звонит ей, общается, как дочка. И маме она очень понравилась. После первой же встречи с Инной сказала мне: «Вот эта девочка очень хорошая». А я вам доложу, от моей мамы услышать такое дорогого стоит — из всех женщин, с кем я был раньше, ей никто не нравился... В общем, детям своим я прививаю такое же отношение к родителям. У нас дома уважение к матери и отцу — закон. Я и других людей к этому призываю, не стесняюсь говорить на концертах: «Молодежь, цените своих родителей сейчас, а не потом, задним числом, когда их уже не будет. Дайте им теперь пожить нормально, помогите им, сделайте для них что-нибудь!» Это — аксиома: дети с самого раннего возраста должны думать о своих родителях, чтобы и потом, став взрослыми, сохранялось уважение к старикам. Но ничего нового я не придумал, я воспитываю так, как меня воспитывали в детстве».

(О ДЕТСТВЕ)

«Я рос нормальным пацаном — так же, как все мальчишки, болтался на улице, шалил, шкодил, падал, сбивал коленки, ломал руки. Но однажды мама сказала нам с братом одну простую вещь: «Если у нас в семье нет девочки, кто же, кроме вас, мне будет помогать?» Аргумент? Аргумент. И мы помогали. Всю работу по дому делали – убирали, ковры выбивали, в магазин ходили. Из нас не растили неженок. И еще мы с детства уяснили: родители не могут дать нам всего. Поэтому если даже безумно хотелось что-то иметь, мы молчали. Слова «хочу» в нашем доме не было. И в моей нынешней семье его не будет никогда — ни для кого из детей. Попросить меня о чем-то можно, но получат они это только в том случае, если я посчитаю нужным дать. Хотя мой достаток несопоставим с заработками моих родителей. В отличие от наших ни в чем не нуждающихся детей, мы с братом носили одну пару кроссовок на двоих и никаких деликатесов не знали — я бананы-то впервые увидел, когда уже в Москву приехал. Хотя родители всю жизнь работали: мама медсестрой, а батя летал, был одним из ведущих пилотов-инструкторов России, они не имели свободных денег…»

(О БРАТЕ)

«Еще огромную роль в моем воспитании, в становлении меня как человека, сыграл мой брат. Валера научил меня жить с людьми, помог выработать жизненную позицию. В Сочи он был парень известный — крепкий, в школе его боялись, — грозой считался. Как-то, когда я учился в 3-м классе, а он в 9-м, меня обидел пацан-старшеклассник. Узнав об этом, брат при мне взял того человека за шкирку и дал ему по физиономии. Потом отвел меня в сторону и сказал: «Я поступил так, чтобы ты понимал и знал: я всегда рядом с тобой и во всем тебе помогу. Помни об этом. Но защищать себя учись сам. Вместо тебя я больше этого делать не буду». Этот урок я запомнил на всю жизнь и защищался, как умел. Часто сам лез на рожон, заводился из-за любой мелочи. В школе, конечно, постоянно приходилось выяснять, кто сильнее: выходили на задворки и мерились силой. Разумеется, как и все подростки провинциальных городов, бились стенка на стенку, против приезжих объединялись, особенно почему-то спортсменов не любили. За что, понять невозможно. Специально поджидали какую-нибудь спортивную команду, и начиналось молотилово. Что поделать, понимание того, что самое лучшее — это язык переговоров, пришло гораздо позже… Пока брат был жив, я четко понимал, что во всех ситуациях прикрыт им. Валера являлся для меня непререкаемым авторитетом, единственным человеком, которому я при всем своем норовистом характере никогда не сказал «нет». Не оттого, что боялся его, а потому, что безмерно любил и уважал. Он был настоящий мужчина. Своими руками мог смастерить все что угодно. Мотокроссом занимался, прыгал на мотоцикле через рельсы, на каких-то сумасшедших картингах рассекал. Очень отчаянный. Мама постоянно за него боялась. А вот летать Валера не любил. И хотя пошел по папиным стопам — стал летчиком, бортмехаником, но думал только об одном: быстрей бы уже закончить свою летную деятельность и выйти на пенсию. По тем временам он имел право перестать летать в 34 года. Перестал в 27 лет — навсегда. 26 июля 89-го года он погиб.

А за два месяца до этого, в мае, я вернулся из армии. За несколько дней до трагедии мы стояли с Валерой на балконе, разговаривали. Помню, он сказал: «Братан, ну все, денег насобирал, теперь купим, наконец, машину и поедем с тобой по всем родственникам». Он давно мечтал о «Жигулях» шестой модели… Но получилось наоборот. Вся родня собралась у нас — приехали на его похороны… К этому привыкнуть нельзя, даже спустя два десятка лет. Можно только научиться с этим жить. Время от времени боль как-то затухает, отпускает, но потом опять накатывается волнами. В памяти все всплывает, словно это было вчера… Квартира вся в черном, мать, сразу поседевшая, тоже черная от горя. Это просто ужас, настоящий ужас… Как-то я нашел в себе силы мобилизоваться, чтобы поддержать маму, отца. С батей мы вместе летали на то место, где разбился вертолет Валеры. Меня не хотели брать, но все-таки я полетел. И спускался на горы со спасательным экипажем. Собственно, я и нашел Валеру. Собирали потом то, что осталось... Батя мой в тот момент голос потерял. (Смахнув слезы.) Только потом пришло осознание всего случившегося, а тогда был полный ступор, шок. И такое шоковое состояние сохранялось очень долго. Но Бог дал сил. Знаете, в один день я из мальчика превратился в мужчину. Мне стало понятно: весь мой мир поменялся. Пропало плечо, на которое всегда можно было опереться, я остался один. Что делать, не знал совершенно. Понимал одно: надо как-то выживать — работать, что-то делать. Стал искать работу в клубах, в ресторанах. Материально было очень тяжело, поскольку сразу после этой трагедии отец с работы ушел. Я сам сказал ему: «Все, пап, больше ты не летаешь». Он даже не возражал, у него как отрезало. Поймите правильно: это не от страха. От ответственности перед близкими. У нас ведь очень дружная семья... К счастью, после гибели Валеры отношения с его семьей у нас сохранились прекрасные. Конечно, я помогаю его жене и дочке. Вика до сих пор мою маму называет мамой. Катюша, моя племянница, сейчас уже вышла замуж, слава Богу, за очень хорошего парня. У них родилась девочка, которую они назвали в честь деда — Валерия. Очень симпатичная, копия брата...»

(«7 дней», 11.05.11)