(О СОВЕТСКОМ И СОВРЕМЕННОМ ЗРИТЕЛЕ)

«Советский зритель был более доброжелательным сам по себе. Ему не позволяли быть несчастным. Советская власть несчастных людей не терпела. Все должны были быть счастливыми для вида. Поэтому зритель был более терпелив, терпим и относился с уважением к вещам. Что касается сегодняшнего зрителя, он стал более нетерпим, более откровенен, более американизирован. Есть много чего, что изменило его не в лучшую сторону, а в сторону преклонения перед западным, американским кинематографом и прочее. И потом он стал кушать поп-корн. Понимаете, я не думаю, что я делаю кино для людей, которые жуют во время просмотра или хлебают кока-колу. Я не хочу делать фильм про людей, которые жуют и хлебают кока-колу. Это «Дисней» пусть делает».

(ДЛЯ КОГО ОН ДЕЛАЕТ КИНО)

«Сегодняшний зритель смотрит кино и одновременно разговаривает, ходит, хрупает, хрустит пакетом. Он приходит в кино как потребитель. Это так же, как в ресторане играет музыка. Но играет музыка в ресторане, и играет музыка в консерватории. Если в консерватории поставят столы, чтобы они там стучали тарелками и чокались, то это уже не будет консерватория. Я предпочитаю делать фильмы как музыку для консерватории, чем как музыку для ресторана. Сегодняшний зритель интерпретирует, к сожалению – все меньше и меньше. Он привык и сейчас больше и больше привыкает к абсолютной ясности, простоте, примитивизму изложения, и там свободы для интерпретации никакой. Для того чтобы интерпретировать, нужно время, нужно созерцание. Это другой вид искусства. И я убежден, что есть зрители, которым это нужно. Вот для них, наверное, имеет смысл делать кино».

(О БЮДЖЕТЕ КАРТИН)

«Как только зритель начинает интересоваться тем, сколько стоит картина, все – искусство кончилось. Когда зритель интересуется сейчас – и в России тоже, – сколько она стоила и сколько собрала, и показателем качества картины становится бокс-офис. Понимаете? Когда я учился в кино, никому в голову не приходило думать о том, сколько денег собрала картина, понимаете? В этом смысле деньги омерзительно действуют на человека, и особенно на русского, потому что я был знаком с этим явлением в течение большого времени. До революции такого понятия не было, как бокс-офис, понимаете? Поэтому мне кажется, что финансы на сегодняшний день убивают художника».

(О ХОРОШЕМ И ПЛОХОМ КИНО)

«Большое искусство можно сделать за очень маленькое количество денег и за огромное количество денег. Это все будет большое искусство. А можно сделать и за маленькие деньги и за огромное количество денег плохое кино. Не имеет значения, сколько денег, важно, что художник сумел что-то выразить, или не сумел».

(О КИНОТЕАТРАХ ДЛЯ ВЫСОКОГО КИНО)

«Мне кажется, что кинотеатры не остановятся в продаже поп-корна, поскольку поп-корн стал большей частью бюджета. Вы знаете, что попкорн приносит больше прибыли в кино, чем кинофильмы? Нужны кинотеатры, где поп-корн не продается. Там кино высокое может существовать».

(О НОВЫХ ТЕХНОЛОГИЯХ)

«Сейчас все меняется, технологии меняются, все уходит в цифры. Можно снимать кино на i-Phone. И можно снять хорошую картину на i-Phone. Надо, чтобы был талант. Наверное, должны существовать другие формы дистрибуции. Кино как массовое зрелище, куда ходит огромное количество народа, все больше и больше отходит от искусства. Оно становится стимулятором. Стимуляция – это хорошая вещь. Роллакост, луна-парк – это стимуляция, это же не искусство, да? Искусство – это что-то другое, что-то, похожее на религиозные чувства. Нельзя молиться и жевать. То же самое».

(«Взгляд», 08.06.11)