(О ПЕРЕСТРОЙКЕ)

«Поначалу я мало верил в перемены. И на знаменитом 5-м съезде кинематографистов, который положил начало реальной перестройке в стране и стал прорывом к свободе и гласности, меня не было. Ведь, завязав с режиссурой, я перешел в секцию драматургов. Но в день съезда я был в курсе всего, что там происходило. Более того, двум своим товарищам я помог написать речи, в том числе и прекрасному оператору Павлу Лебешеву, с которым мы снимали «Ангела». Я сказал ему, шутя: «Если ты с такой речью не станешь секретарем союза, я с тобой перестану здороваться». И он им стал.

А у меня телефон не умолкал до 4 часов утра. В середине дня, когда стало понятно, что съезд сворачивает с официозной колеи, и начальство в происходящее вмешиваться не будет, я предсказал, кто возглавит Союз кинематографистов. Из серьезных режиссеров нашего поколения на эту должность могли претендовать только Элем Климов и Глеб Панфилов — они были членами партии. Их и выдвинули. Первым секретарем СК в итоге стал Климов. Когда начались выборы, мой друг, оператор Саша Княжинский, выкрикнул и мою фамилию. Так я попал в члены нового правления. Наутро я пришел на первое заседание, поздравил Элема с избранием».

(ОБ ОТНОШЕНИЯХ С ЭЛЕМОМ КЛИМОВЫМ)

«Мы с ним через разные периоды прошли. Во времена учебы я восхищался им как старшим, более опытным и умным товарищем. Я ведь пришел учиться во ВГИК пацаном, а он к тому времени уже окончил МАИ, обладал оригинальным дарованием и складом ума. Мы вместе с ним играли за ВГИК в баскетбол, он был центровым, а я бегал где-то с краю. Помню, наша команда обыграла Литинститут, где центровым здорово играл Роберт Рождественский. На спортивной площадке мы с Элемом хорошо понимали друг друга, но идейными единомышленниками нас тогда назвать было нельзя. Элем был из партийной семьи, он сам был членом партии, у него были свои представления об этом.

Потом у нас случились нелады, одно время мы не общались. Но я не хочу об этом рассказывать, это нормальные противоречия двух коллег, нормальное соперничество. Когда погибла его жена Лариса Шепитько, я пришел попрощаться с ней, выразил Элему соболезнование. С тех пор и до моего избрания членом правления мы не имели случая встречаться. А тут сразу же началось наше тесное взаимодействие. Но в какой-то момент Элем взмолился: «Посмотри на меня, я поседел за год общения с коллегами, выручай». Так я взвалил на себя груз начатых им дел. Три года, до 6-го съезда, был «начальником». Каждый божий день как чиновник приходил в Дом кино к 10 утра, уходил поздно вечером. На шестом съезде нас с Элемом выдвигали на новый срок. Но у нас уже возникли к тому времени большие разногласия с нашими избирателями. Коллеги не понимали, что твердая зарплата завтра кончится, что уже рождается рынок, что начинается продюсерский кинематограф. Как только мы заговаривали об этом, наши товарищи вставали на дыбы. Силой навязывать эти очевидные вещи было глупо. Поэтому наше решение уйти было продуманным и бесповоротным».

(О СВОЕЙ РАБОТЕ В КОНФЛИКТНОЙ КОМИССИИ СК)

«Я был членом комиссии, а возглавлял ее известный критик Андрей Плахов. Мы работали на протяжении нескольких лет. Кстати, полка — это образ, метафора, на самом деле картины, арестованные в разное время цензурой, хранились вовсе не на одной полке. Их надо было отыскать с помощью киноведов в недрах Госфильмофонда, некоторые режиссеры прятали свои арестованные ленты дома — под кроватью, в гараже. Поначалу мы думали, что на пресловутой полке окажется 20—25 картин — их названия вроде были у всех на слуху. Но в итоге мы вернули обществу целый кинематограф, неведомое миру подводное царство. Мы сняли с полки более 250 фильмов. Среди них были даже немые ленты, сделанные еще в 20—30-е годы прошлого века. Так, картина одного из основоположников советского кино Абрама Роома «Строгий юноша» по прозе Юрия Олеши была положена на полку в 1936 году. Оказывается, государственный советский кинематограф требовал жертв на протяжении всего своего 70-летнего пути. На полке оказались не только игровые, но и документальные, анимационные, научно-популярные фильмы, киножурналы. В 90 из 100 случаев понять, за что они угодили в опалу, было невозможно. Никакой крамолы в них не было. Поэтому на заседаниях нашей комиссии практически не было споров. После просмотра мы единогласно и единодушно возвращали этим извлеченным из небытия картинам права гражданства.

Конечно, многие ленты за годы бессмысленного лежания на полке безнадежно устарели. Но 15—20 замечательных фильмов благодаря работе нашей комиссии и при поддержке Госкино были вновь выпущены на экран, отправлены на фестивали. В том числе фильмы Александра Сокурова, Киры Муратовой, Михаила Калика, Владимира Мотыля, Сергея Параджанова, Геннадия Полоки... Многострадальный «Комиссар» Александра Аскольдова получил в Берлине «Серебряного медведя» спустя 20 лет после его создания. Ни капли не устарела «История Аси Клячиной» Андрея Кончаловского, которая благодаря нашей комиссии вышла на экран тоже через 20 лет. К счастью, сохранилась авторская версия фильма Тарковского «Страсти по Андрею», которая оказалась на 40 минут длиннее «Андрея Рублева». Авторского варианта «Зеркала», к сожалению, не оказалось, хотя это самая покалеченная картина Тарковского. Я видел эту ленту, когда Тарковский монтировал ее на «Мосфильме». Это было изумительное кино, после многочисленных поправок оно стало другим, хотя и осталось шедевром».

(ПРАВДА ЛИ, ЧТО ЭЛЕМ КЛИМОВ НЕ СМОГ ТВОРИТЬ В УСЛОВИЯХ СВОБОДЫ)

«Глупости все это. Не может быть несвобода лучше свободы. Я эту ситуацию иначе понимаю. У Климова к тому времени было внутреннее ощущение, что он всего достиг, все знает и умеет. Ему хотелось сделать нечто невероятное, так возник замысел экранизации «Мастера и Маргариты». Элем вместе с братом, Германом Климовым, написал сценарий, где были сложные спецэффекты, съемки в космосе в условиях невесомости... Когда сценарий обсчитали, выскочила сумма в 60 миллионов долларов. Тогда еще не было «Титаника», эта цифра казалась фантастической даже для американского кино, не только для нашего. Думаю, вот она, та стена, в которую он уперся. Делать обычную, заурядную картину Элем не хотел. А денег, соответствующих его амбициям, не нашел».

(ПОЧЕМУ САМ НЕ ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ СВОБОДОЙ)

«Вы знаете, я не сидел все эти годы без дела. Да, я не бросился тут же снимать новый фильм, но написал пьесу «Родненькие мои», которая не сразу, но пошла в 30 театрах, поставил спектакль «Ужин» по французской пьесе во МХАТе и тургеневский «Месяц в деревне» в «Комеди Франсез». Так уж случилось, что я стоял у истоков рождения нашей премии «Ника» и европейского «Феликса» — это тоже отнимало энергию и время.

В те годы благодаря авторитету СК меня часто приглашали на фестивали, в частности, судьба подарила мне счастье в 1990 году работать в жюри под началом великого Ингмара Бергмана. Вообще-то сумрачный шведский гений, как его называла пресса, не ездил на фестивали, а тем более не заседал в жюри. И только один-единственный раз режиссер Вим Вендерс уговорил его поработать в таком качестве на втором по счету «Феликсе». Бергман поставил одно условие: жюри он сформирует сам. И пригласил в него греческого классика Тео Ангелопулоса, немецкого режиссера Маргарете фон Тротта, выдающуюся французскую актрису Жанну Моро, еще пару человек и меня».

(О СВОИХ АКТЕРСКИХ РАБОТАХ)

«Режиссер обязан хоть немного быть актером. А кроме того, еще школьником я выходил на сцену любительского театра при Доме учителя, переиграл там множество ролей. Во ВГИКе меня хвалил Ромм за мои актерские работы на студенческой сцене. Так что скованным на съемочной площадке я себя не чувствовал. А сниматься в кино я стал с легкой руки моей жены Елены Прудниковой, которую многие хорошо помнят со времен фильма «Два капитана», где она сыграла Катю Татаринову. В 1983 году Лена снималась в картине Родиона Нахапетова «Идущий следом». Ее мужа играл горячий латышский парень Ивар Калныньш, а на роль ее любовника никак не могли найти актера, и Лена предложила меня. Чуть позже в фильме «Красная стрела» она, наоборот, играла любовницу Кирилла Лаврова, а я — ее обманутого мужа. Вот так с экранного адюльтера и началась моя актерская биография. Сегодня у меня порядка 40 ролей в кино. В том числе и главная мужская роль в фильме Андрея Звягинцева «Елена», который получил специальный приз в Канне и закрывал сочинский «Кинотавр». Я играю там совсем непохожего на себя персонажа: успешного, богатого человека, который, впрочем, плохо кончает...»

(КАКАЯ ИЗ РОЛЕЙ ДАЛАСЬ ЕМУ ТРУДНЕЕ ВСЕГО)

«Особых трудностей я не испытывал. Вы знаете, актерский хлеб — он для меня самый легкий. Не надо ломать голову над концепцией фильма, над вопросом, где взять деньги на съемки. В принципе я послушный актер. Сам будучи режиссером, я усвоил правило: за картину отвечает один человек, и этот человек — режиссер. Снимаясь в очередной роли, я всегда исповедую такую тактику поведения: «Чего изволите?» И стараюсь как можно лучше исполнять то, чего господин режиссер изволят. Это относится и к работе с моей дочерью Дуней, у которой я недавно сыграл Павла Петровича Кирсанова в экранизации «Отцов и детей».

(КАК ОЩУЩАЕТ НЫНЕШНЕЕ ВРЕМЯ)

«Во-первых, мое время уже закончилось. Хотя бы в силу возраста. А во-вторых, своим я ощущал время от прихода Горбачева до ухода Ельцина. Сейчас я далек от современной политической жизни. Но надо признать, что именно нынешнее время дало мне возможность снять эту давно задуманную и многолетне выстраданную картину. Когда я закончил сценарий, никто не верил, что у меня получится найти под него деньги. Три года ушло у меня на то, чтобы собрать 6 миллионов долларов, но я их собрал. Кроме того, я никогда не работал в таких комфортных условиях. Мне никто не диктовал свою волю, не изводил поправками, у меня была возможность подобрать в группе специалистов высочайшего творческого уровня. И уже за это я должен сказать новому времени спасибо».

(ОБ ОТНОШЕНИЯХ С ЕЛЬЦИНЫМ)

«Мы лишь здоровались с ним на теннисных матчах. Когда Ельцин только решил идти на второй срок, мы в Доме кино устроили митинг в его поддержку. Выступал и я, говорил, что он ошибался, что он несет ответственность за войну в Чечне. Но давайте, говорил я, мы сначала выберем его, а уже потом будем предъявлять счета. Этот митинг имел большой резонанс, его в прямом эфире показывали по ОРТ, он тоже сыграл свою роль в избрании Ельцина. Во всяком случае, Борис Николаевич звонил в СК, благодарил нас, а после на одном из приемов оглядывался на меня, видимо, ждал, что я подойду. Но я постеснялся. Теперь об этом жалею. Он, конечно, крупнейшая и в целом позитивная фигура в истории новой России. К сожалению, многое из того, что затевалось при Ельцине и давало надежду, ушло из нашей жизни. Но я уверен, что, как бы Россия ни бесилась, куда бы ни сворачивала, иного пути, кроме либеральной экономики и подлинной демократии — с независимыми судами, свободными СМИ, — иного будущего у России нет и быть не может. Но я вряд ли его увижу».

(О СИТУАЦИИ В СОВРЕМЕННОМ РОССИЙСКОМ КИНЕМАТОГРАФЕ)

«Наше кино находится в катастрофическом положении. На недавних деловых играх, которые провел новый КиноСоюз, прозвучали две цифры, которые лично меня привели в оторопь. За 2010 год доля российского кино в прокате упала с 28 до 15 процентов. Вторая цифра еще более оглушающая: мы вопим, что в России мало кинотеатров — в 8 раз меньше, чем в Америке, — но средняя заполняемость залов у нас составляет 18 процентов. Это означает, что, кроме части подростков, в кино не ходит никто. А днем наши кинозалы и вовсе стоят пустые. Федя Бондарчук одержим идеей построить в России полторы тысячи новых кинотеатров. Благая идея. Но как мы туда загоним зрителей? Я сам недавно убедился в том, что в кино никто не ходит. С женой Леной мы пошли на утренний сеанс в кинотеатре «Октябрь», где шел фильм Никиты Михалкова «Цитадель», и оказались в зале вдвоем...»

(О ВОЗРАСТЕ)

«Зрелый возраст — это от 40 до 60. А мне недавно исполнилось 70 лет, и это, извините, старческий возраст. А старикам надо держаться тише и скромнее. Так что мне осталось главное: перейти порог и сделать это как можно достойнее. Знаете, в православной молитве просят Господа, чтобы он даровал «кончину мирныя и непостыдныя». Но мы с женой пока стараемся держать тело, мозги и душу в форме».

(«Итоги», 20.06.11)