(ОБ УСПЕШНОСТИ МУЖЧИНЫ)

«Успех мужчины, как и любого человека, в движении. Движение — не только успех, но и смысл жизни. Я говорю сейчас не только о физическом понятии. Движение — это еще и делать своих близких счастливыми, думать и заботиться о семье. А у меня семья большая. Две сестры. Старшей 30 лет, младшей — 15. Родители, которые, слава Богу, не в разводе. Есть еще родственники. Для них я стараюсь, о них забочусь, чувствую ответственность за них. Например, за младшую сестру, которую собираюсь отправить учиться за границу после девятого класса. Все это время я ее поддерживал.

Есть чувство ответственности и перед родителями. Каждый раз, приезжая домой, понимаю, что у них есть ко мне много вопросов. Они нервничают, и мне приходится объяснять, что не все услышанное или прочитанное обо мне правда. Объясняю, что к чему. Это самое важное для меня. Во всяком случае, пока. А что касается пресловутых трех главных вещей, которые мужчина якобы должен сделать в жизни — посадить дерево, родить ребенка, построить дом… Не знаю, дом я уже построил, и не один. Еще в 14 лет. Вместе с отцом и дядей. Сам клал кирпичи, расшивку делал. И летом во время каникул ездил с шабашниками по стройкам. Старался заработать, чтобы помочь родителям. Это было жуткое время. Приватизация, деньги обесценились. Когда мы продали квартиру, оказалось, что денег, полученных за нее, хватает только на видеомагнитофон… У нас порой не за что было картошки купить».

(О ПЕРИОДЕ БЕЗДЕНЕЖЬЯ)

«Был период, совсем плохо приходилось. Когда мы переехали из Набережных Челнов в Майский в Кабардино-Балкарии. Мой папа был инженером на КаМАЗе. И там с ним считались. Он хороший специалист. А на новом месте все пошло не так. Родители действительно купили видеомагнитофон за деньги, вырученные за проданную в Набережных Челнах квартиру. Зато я был самый крутой на нашей улице».

(О НАЧАЛЕ МУЗЫКАЛЬНОЙ КАРЬЕРЫ)

«Я достаточно рано стал выделяться, как сейчас говорят, в тусовке. Не пил пиво, не курил. Занимался музыкой. В Кабардино-Балкарии подобное поведение подростков вызывало смех, презрение. «О, музыкант идет!» — кричали мне в спину. И во мне постепенно росли два чувства — некой обособленности и злости. Какому мальчишке понравится быть объектом насмешек? Но злость заставляла меня заниматься музыкой еще упорнее. А потом злость прошла. Ситуация даже стала меня забавлять. Думал, смейтесь, ребята, посмотрим, что с нами будет дальше. И сейчас я в каком-то смысле им благодарен. Ни к кому из тех, кто смеялся надо мной, не испытываю ненависти. Порой мне кажется, что я могу пощупать энергию, особенно, негативную. Если начну вспоминать что-то плохое из своего прошлого, буду разрушать себя по частям».

(О ПСЕВДОНИМЕ)

«Мне еще в школе хотелось, чтобы меня звали Димой. Как деда. Я его очень любил. Кроме того, это была какая-то внутренняя необходимость. Чтобы забыть излишне скромного Виктора, ощутить кого-то, более уверенного, раскрепощенного. Наивный Виктор всегда думал, что ему кто-то поможет, поддержит. А Дима знал, что рассчитывать нужно прежде всего на самого себя. Единственный, кто меня всегда мог осадить, приземлить, — это мой отец. Он и сейчас негативно относится к тому, чем я занимаюсь. «Что это за профессия? Это же вилами по воде! Хрень какая-то!» — говорит. И самое интересное — я с ним согласен. На концертах часто говорю зрителям, что певец — эфемерная профессия. Поэтому не отношусь к ней серьезно. Но представить себя кем-то другим не могу. Даже вспоминая свои увлечения в детстве. Но пойти по стопам отца, став инженером, не могу. Исключено, я в математике ничего не смыслю».

(О ЮРИИ АЙЗЕНШПИСЕ)

«До сих пор, хотя его уже нет с нами, с величайшим уважением отношусь к нему. Но тогда мне казалось, что вот эти его настойчивость и прямолинейность не помогают мне, а наоборот, мешают. Он так всех доставал, чтобы меня записали в студии или включили в какой-то концерт, что одно только мое имя вызывало у всех раздражение, неприязнь. Позже все изменилось. Юрий Шмильевич стал для меня не просто продюсером, а кем-то больше, вторым отцом. Это случилось под Новый год. Я работал с одной песней. Ее снимали для восьми шоу, и она меня изрядно достала. И вот на съемках последнего концерта кто-то из зала бросил в меня пачкой сигарет, когда я пел. Айзеншпис заметил этого человека, тут же подскочил к нему и принялся мутузить».

(ОБ УСВОЕННЫХ ИМ УРОКАХ АЙЗЕНШПИСА)

«Не нужно доверять, кому хочется. Нельзя рассказывать о своих планах. Казалось, кого они могут заинтересовать? На самом деле, скажешь кому-то, а завтра уже сняли историю про то, что ты рассказал. Но главный урок, пожалуй, другой. Был момент, когда я очень сильно был влюблен. Полтора года с ума сходил по девушке. А мы как раз подписали документы всякие с Айзеншписом. Контракт на энное количество лет. Я же из-за любви поставил под сомнение свою профессию, карьеру. Были гулянки по всей Москве, по клубам ночным. Всякие истории… Однажды меня три дня искали, не могли найти. Я был, конечно, с Лялей. Привет ей. Она сейчас в Лондоне живет. У меня была презентация, Ляля пришла, а Юрий Шмильевич ее выгнал. Это был для меня шок. У нас состоялся разговор. Я и до этого неоднократно хлопал дверью, грозился уйти. В тот раз был ближе всего к тому, чтобы так поступить. И он не стал бы меня удерживать силой. Он напомнил о том, как долго я шел к исполнению своей мечты. «Ты можешь уйти сейчас, но твое желание будет пожирать тебя изнутри!» — сказал Айзеншпис».

(О СВОИХ ПЕСНЯХ)

«К своему творчеству отношусь очень выборочно. То, что пою, можно по-разному воспринимать, но, поверьте, в каждой песне, которую исполняю, есть часть (и большая) моей души. Немного пишу сам — музыку и слова. Но пока не готов выкладывать это для всеобщего пользования. А в общем ищу компромисс между своими ощущениями, тем, что предлагают авторы, и выбранным стилем. Первую песню, которую мы с Айзеншписом отобрали («Бум»), написал Дима Ковальский. Потом мы с ним поссорились. Сейчас снова работаем вместе. А клип «Бум» снял Федор Бондарчук. Он потом много клипов на мои песни делал».

(ОБ ИСПЫТАНИИ СЛАВОЙ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ НА «ЕВРОВИДЕНИИ»)

«Знаете, у меня уже было такое ощущение, что я получил sms от Бога. Когда на каждом углу меня узнавали, сотрудники ГАИ честь отдавали. И я расслабился. Начал разлагаться, если хотите. К какой высоте мне еще нужно стремиться? Я ведь уже все доказал. Но потом все-таки раздался щелчок. Я встряхнулся и сумел приземлиться. А то ведь появилось ощущение, что не мир двигает мной, а я им».

(О ЯНЕ РУДКОВСКОЙ)

«У нас с Яной совершенно иные отношения. После смерти Юрия Айзеншписа меня все продюсеры звали. Хотели со мной работать. Знаете, почему я пошел к Рудковской и ее тогдашнему мужу Виктору Батурину? Когда мы начали переговоры, я услышал от них: не будет никакого контракта! Никаких сроков».

(«Факты и комментарии», 04.07.11)