(О ЧЕРНОЙ ПОЛОСЕ В СВОЕЙ ЖИЗНИ)

«Весной в Дюссельдорфе на концерте ко мне подошла женщина, спросила: «Ну, как ты себя чувствуешь?» — «Спасибо, — говорю, — хорошо». — «Ну тогда это тебе на будущее!» — дает мне букет цветов и быстро уходит. А я смотрю — цветы все в земле. С кладбища букет! В тот же вечер мне стало плохо — температура поднялась, дышу с трудом. Вызвали «скорую», но врачи только руками развели. Три дня я между жизнью и смертью болталась, еле выкарабкалась. До сих пор не знаю, что это было и чем я так насолила той женщине. А потом начался в моей жизни тяжелый период, который продолжается до сих пор».

(О НЕГАТИВНЫХ СТОРОНАХ СЛАВЫ)

«Наверное, и такие вещи — чья-то злоба, зависть — тоже атрибут популярности. Что обо мне только не говорят! На днях узнала: Forbes считает, что я на девятом месте в нашем шоу-бизнесе. Это они, конечно, погорячились. Может быть, услышали где-то, что мой концерт стоит миллион долларов, помножили на количество концертов в месяц и решили, что я ровно столько себе в карман и положила. Но концерт мой миллион долларов не стоит. Гораздо меньше. Да и сумму эту мне надо разделить на 20 человек моего коллектива (музыкантов, администраторов), оплатить перелет-переезд, отложить деньги на запись будущего альбома. А сколько разговоров было, когда я в первый раз попала на Первый канал! Сразу поползли слухи: что-то она резко в 33 года звездой стала, до этого же ее нигде не было. Мол, наверное, за ней кто-то денежный стоит. Гадали: то ли мой отец, то ли любовник-олигарх. Версии были самые разные. А как же это меня нигде не было, если я к тому времени уже восемь лет как собирала полные залы в Питере, в других городах?! Это просто телевидение меня долго в упор не видело. Словом, правда здесь только одна: мне действительно помог добиться успеха мужчина. Хотя он отнюдь не олигарх, но именно ему я обязана своим нынешним положением. Чтобы сделать меня известной, он вложил не только и не столько деньги, сколько всего себя. Дядя Ваня, как я привыкла его называть. Иван Матвиенко — мой продюсер и мой муж…»

(ПОЧЕМУ ДО СИХ ПОР НЕ ОФОРМИЛА ОТНОШЕНИЯ С МУЖЕМ ОФИЦИАЛЬНО)

«За 16 лет, что мы прожили вместе, так официально и не поженились. Сначала он не хотел, смеялся: «Ты еще маленькая, зачем я буду на тебе жениться, когда ты даже еще готовить не научилась!» Шутил, конечно, но со мной такие шутки не проходят: я это запомнила, и когда он сам стал мне предлагать выйти за него замуж, тут уж была моя очередь отшучиваться и говорить, что готовить-то я уже научилась, а вот замуж за него пока еще рано выходить, надо подумать…»

(О ЗНАКОМСТВЕ С МУЖЕМ)

«Шансов познакомиться у нас было — один на миллион, ведь Питер — огромный город. Мне тогда исполнилось 18 лет, я еще училась в музыкальном училище. И вот я куда-то спешила, ловила машину, стоя на обочине. Рядом затормозил автомобиль. Сначала внимания не обратила, что он довольно дорогой. Не заметила даже, что это кабриолет! Просто села и поехала, как в такси. Иван рассказывал потом, что и в мыслях не имел заниматься частным извозом. Он просто ехал по улице, увидел меня и — остолбенел. Нет, я и в те времена не была какой-то необычайной красавицей. Говорит, коса моя черная его пленила. Но главное — в голове у него был образ женщины, которую он искал, а я под этот образ идеально подошла. Мол, как только меня увидел, подумал, что никогда не сможет со мной расстаться…»

(О ПЕСНЯХ)

«Песни сыпались из меня, как из рога изобилия, с девяти лет. Никогда, кстати, не понимала всех этих разговоров про муки творчества, про то, как люди по ночам грызут подушку, потому что к ним не приходит нужная рифма. Я всегда совершенно естественным образом думала песнями. Строчила их в тетрадки бесконечные, потом пела в компаниях под гитару. Но думать не думала нести их на радио или записывать диски…»

(О ДЕТСТВЕ)

«Я — северный человек. Родилась в городе Североморске, мой дедушка со стороны матери был контр-адмиралом флота, и они с бабушкой жили в этом городе, столице нашего Северного флота. А родители работали в Снежногорске, на судоремонтном заводе «Нерпа» — там модернизировали и обслуживали атомные подводные лодки. Естественно, город был закрытым, ни на одной карте его не существовало. Люди попадали туда двумя путями: одних заманивали высокой зарплатой (в среднем — 400 рублей в месяц против 120 в обычных городах), а других туда попросту ссылали. По советским меркам детство у меня было счастливое, потому что у нас была полная семья, папа не пил и родители уделяли нам с сестрой Таней много внимания, — стартовая позиция, которой далеко не все мои ровесники могут похвастаться. Но растили нас в поистине военной строгости. У меня под стеклом на столе лежало расписание дня, которое следовало неукоснительно соблюдать. Одевалась по секундомеру (кстати, сейчас мне эта муштра очень помогает: на концертах мне хватает десяти секунд, чтобы переодеться. И просыпаюсь без проблем: надо встать в пять утра, чтобы успеть на самолет, не вопрос — встала и пошла). Перед сном, даже если за окном было очень холодно, форточка в моей комнате открывалась ровно на 15 минут и ни секундой меньше. Если отец видел на ковре пылинки — я их руками должна была собрать в назидание за не убранную вовремя комнату. На ночь в доме закрывались все двери между комнатами, и я оказывалась одна, дико боялась, страдала — кошмары меня мучили. Даже теперь мне просто необходимо, чтобы где-нибудь в квартире горел свет и чтобы кто-нибудь был в доме. Кто-то, с кем я, засыпая, могла бы перекинуться парой слов…»

(О ДЕТСКОМ САДУ И ШКОЛЕ)

«Детство у нас было бы совсем хорошее, если б не образовательные учреждения. Вот уж где я намучилась! Ну вот, например, такой эпизод: в детском саду дети не хотят есть, но воспитательница пихает им еду насильно, а когда они, обессиленные, выдают все обратно — она запихивает это в них по второму разу… Ох, даже вспоминать тошно! Для меня самым большим кошмаром была манная каша, именно ее приходилось по два раза есть вышеописанным способом. Мама моя и в сад ходила к воспитательнице с просьбой избавить меня от ненавистной каши, и в министерство письма писала. Ничего не помогало — воспитательница продолжала издевательства, я ненавидела сад, и каждое утро у меня случалась истерика. Единственное, что могло меня тогда успокоить, — песня Аллы Пугачевой «Миллион алых роз». Послушаю ее перед выходом из дома, и жить легче становится. Меня, кстати, до сих пор эта песня успокаивает. Но детский сад — это были еще цветочки, как потом оказалось. Впереди меня ждала школа, а помимо нее я еще ходила в музыкальную школу и серьезно занималась горными лыжами. За пианино села сама в три года и сразу начала подбирать какие-то мелодии. Еще мне нравилось танцевать… под пылесос. Знаете, старые советские пылесосы гудели неравномерно, ну я и улавливала эти неровности ритма и танцевала под них. Родители заметили, что у меня музыкальные способности, стали развивать… В итоге свободного времени у меня не оставалось вообще. О том, чтобы погулять с друзьями во дворе, не было и речи. Дошло до того, что я просто возненавидела все эти занятия, а заодно и родителей, которые заставляли меня заниматься. А как иначе? Мне 13 лет, переходный возраст, а надо только сидеть и учить пьесы, гаммы эти репетировать. Сейчас понимаю, что моя реакция на занятия была совершенно обычной: спросите любого профессионального музыканта, нравилось ли ему в детстве долбить гаммы? Есть ли на свете хоть один ребенок, который умоляет: «Мама, мама, не закрывай крышку пианино, дай мне еще позаниматься, ведь я всего лишь восемь часов подряд играю!»? Нет таких детей. И я тоже такой не была. А лет в пятнадцать вообще кошмар начался, вела себя ужасно. Попрошу, кстати, занести эти слова в протокол! (Улыбается.) Ведь я вовсе не горжусь своим тогдашним поведением. Сейчас я считаю профессию учителя одной из важнейших на земле, но в школе, к сожалению, со мной занимались не только педагоги с большой буквы».

(О СВОЕМ ПЕРВОМ ПРОДЮСЕРЕ)

«Даже вспоминать о нем не хочется... Подписала с ним контракт, согласно которому поменяла свою фамилию Хрулева на псевдоним Ваенга (так называется река на Кольском полуострове, я недалеко от нее родилась). По этому контракту я должна была продолжать писать песни, которые принадлежали уже не мне, а продюсеру. Я со своей стороны все обязательства выполнила, а вот этот человек что-то не спешил меня раскручивать. Время шло, песни писались, но дела все не двигались. Как-то попыталась возмутиться, и тут мне намекнули: хочешь пойти в гору — подружись с одним известным политиком. И не просто так подружись, а близко. Настолько, насколько он сам решит... Тут уж я взорвалась, бросила контракт, свои песни и вернулась в Питер».

(О СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ)

«Еще тогда, 16 лет назад, когда мы только познакомились, муж старался научить меня быть хорошей женой. Помню, я только переехала к нему, а он говорит: «Иди готовь суп!» Я в шоке — не умею же! Звонила подруге, спрашивала, как готовить суп, как котлеты... В общем, пришлось резко взрослеть. А в результате я стала, наверное, самой плохой женой на свете, которую Иван терпел целых 16 лет. Что еще можно сказать о такой жене, как я? «Дорогая, ты сегодня когда домой придешь?» — «Никогда, потому что у меня концерт в Сургуте». — «А завтра?» — «Завтра — в Тюмени, послезавтра — в Вышнем Волочке и далее без остановки». Как назвать такую семейную жизнь? Мы же не виделись по полгода! Казалось, мы именно этого и добивались, когда боролись за то, чтобы мои песни стали известны людям, казалось, это — победа. Но для наших отношений она оказалась пирровой. Мой муж устал от всего этого, и у нас сейчас очень непростой период: мы пока не решили, сможем ли дальше оставаться вместе. Я должна подумать, как жить, разобраться во всем. Пожалуй, я глубоко несчастный в личной жизни человек. Потому что на самом деле замужем за музыкой и ничего с этим поделать не могу. Точнее, вот как женщина бывает с ребенком, и мужчине, который хочет на ней жениться, нужно принять ее ребенка, так и я — с моей музыкой. Если кто-то хочет со мной жить, он вынужден будет жить с моей музыкой тоже. А это, скажу вам, совсем не просто. Мало того, что я месяцами на гастролях, даже когда дома — вся, без остатка, принадлежу своим песням. К примеру, однажды писала песню «Принцесса», там были такие слова: «Но по глазам твоим видно, любимый, ты целовал ее в губы…» Когда пишешь такое — проживаешь это состояние, как будто все так и есть в реальности. В результате у меня случился нервный срыв, и Иван вызывал мне «Скорую помощь»...»

(О ПЕРСПЕКТИВАХ УЙТИ СО СЦЕНЫ РАДИ СЕМЬИ)

«Бросить свое ремесло я не смогу никогда, лучше не обманываться. И пока я не готова даже сделать остановку. Может, когда-нибудь, но не сейчас, а попозже… Наверное, даже может случиться так, что я навсегда останусь одна. Ну что ж поделать — значит, судьба такая!.»

(«7 дней», 23.09.11)