(О МУЗЫКЕ В ВОСПИТАНИИ ДЕТЕЙ)

«Все-таки, мне кажется, их надо воспитывать в том залоге, что добро всегда побеждает зло, чтобы они знали, как вести себя в сложных ситуациях. У меня тоже были детские песни, когда рос Тема, но петь их ему было мне некогда. Вообще он — ребенок, недополучивший родительской любви, скажем прямо. Я же работала на двух работах, а вечерами у меня был музыкальный проект, на который я зарабатывала деньги на этих двух работах, чтобы вечером играть какие-то спектакли, репетировать, жить прекрасной жизнью. Тогда как раз вышли книжки про муми-троллей, и когда мы иногда сидели с Тёмой вместе, и я их читала на кассетный диктофон. А потом вечером няня ему ставила, и таким образом у него был хотя бы мамин голос на кассетах. То есть старшего мальчика я упустила.

C младшим я решила не повторять этих ошибок — отказывалась от работы, когда чувствовала, что ребенок совсем перестает меня видеть. Надо было его музыкально питать. На полке, конечно же, стояли «Бременские музыканты», «Кошкин дом» и «Доктор Айболит». Все это — еще из моего детства пластинки. Стоял «Ежик с дырочкой в правом боку». А дальше в ход пошли Армстронг «Louis And The Good Book», Утесов, Андрей Миронов, Марк Бернес — это то, что мой ребенок слушал. Дальше я ему показывала Жобима и много другого джаза. Нормальной детской музыки не было совсем».

(О «МАМАКАБО»)

«Я принимаю участие в «Мамакабо» как артист, я не причастна к его организации. Тимур Ведерников, когда они только начинали, нас позвал. Это был Коктебель, и там было прекрасно. Я с огромным уважением отнеслась к этой попытке. Я вообще очень уважаю людей, которые пытаются что-то делать сами вместо того, чтобы сидеть и ныть, как сейчас все плохо с культурой. Поэтому я очень уважаю Иру Апексимову — она играющий продюсер. Она выходит на сцену — отключает мобильный телефон. Когда она уходит со сцены, в антракте он опять звонит, потому что у нее целый театр в подчинении. И не просто в подчинении — она несет ответственность за их зарплаты и так далее. У меня всего 10 человек, включая бухгалтера, и все равно это большая ответственность. Ты это тянешь на себе. Точно так же Ведерников тянет «Мамакабо». Там огромная команда. А ведь при этом Тимур не продюсер, он музыкант».

(О СЕБЕ КАК О ПРОДЮСЕРЕ)

«Когда я продюсирую детский проект, то расписываю свой ежедневник встречами, переговорами, презентациями этого проекта. Я забираю энергию и силу у себя как у творческой единицы. Скажем, я утром проснулась и у меня настроение никуда не ходить, сидеть и мурлыкать, потому что из этого мурлыканья может появиться новая песня. Вместо этого я наступаю этой песне на горло, кладу компьютер в сумку и иду на встречу. Ты постоянно выбираешь, кто ты в данной ситуации — творческая единица или продюсер. Наверное, для того, чтобы абсолютно уверенно и жестко руководить такой сложной штукой, как фестиваль, нужно отсекать в себе творческие протуберанцы, потому что они мешают, замутняют оптику. Ты принимаешь неоптимальные решения, потому что в тебе в данный момент выключился делец, который должен всё просчитывать, и включился музыкант. Для меня это реальная проблема».

(ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ФЕСТИВАЛЕЙ)

«Почему у нас в стране вообще легче осваивать бюджеты, чем заниматься предпринимательством? Ведь проведение корпоративов — это разновидность освоения бюджетов, в данном случае — выделенных компаниями на развлечения для сотрудников. И в этой ситуации у ивент-агентств заранее есть определенные суммы — и надо просто аккуратно всё посчитать и подобрать артистов так, чтобы и себе оставить процент. Никакого риска! Те же, кто отваживаются проводить фестивали, особенно независимые, рискуют везде и всюду. Аренда площадок, гонорары артистов, затраты на рекламу — все эти расходы не обязательно отобьются, особенно если речь идёт об опен-эйрах, где ты полностью зависишь от погоды.

А вообще, в этой дилемме — пилить бюджет или строить с нуля свое дело — как в капле воды отражаются все особенности российской экономики. И меня не удивляет, что именно первое стало у нас национальным спортом. Да, конкуренция там намного выше; желающих вкалывать за неочевидный результат у нас в стране вообще гораздо меньше, чем желающих присесть на удачный шесток. Тем большее уважение я питаю к тем, кто не оставляет попыток сделать что-то самостоятельно. И сама пытаюсь что-то делать — вот с этим детским проектом».

(ОБ ОРГАНИЗАЦИОННЫХ ПРОБЛЕМАХ, СВЯЗАННЫХ С ПРОЕКТОМ «ДЕТСКАЯ ПЛОЩАДКА»)

«Еще пример: я пришла арендовывать зал «Мир», где я несколько раз выступала, и все нас там устраивало, потому что этот зал хорош тем, что там можно выстроить нормальный звук, он близко от метро, рядом цирк. Это хорошая, нахоженная площадка. Но, когда я потом вышла на сцену в первом отделении, я была в ужасе, потому что увидела, что сидит половина зала. Думаю: «все провалилось, все было зря, все напрасно». Потом в антракте выяснилось, что зал полный, у нас аншлаг,- просто дети утонули в этих креслах, они слишком высокие. И как это можно предусмотреть? Как можно попросить зал не продавать попкорн на детский концерт, если тебе даже мысль не может прийти в голову, что зал станет на концерт продавать, черт возьми, попкорн? Когда у тебя дети потом сидят и жуют… Это опыт, который стоит денег.

Еще одна проблема с детской песней — ты не можешь сделать дорогие билеты, потому что мы хорошо понимаем, что семейная аудитория обладает очень разным уровнем доходов и не может быть дискриминации тех родителей, которые не могут заплатить за семейный поход, скажем, 3.000 рублей. Именно поэтому я арендовывала зал «Мир» сама как ИП, чтобы избежать посредничества, которое повысило бы цену билета вдвое. И у нас действительно средняя цена билета была 500—600 рублей. Если на концерт идет семья из 4-х человек, то это терпимо.

Посредники в городах, прокатчики в городах тоже быстро считывают эту арифметику. Они понимают, что не продадут на детское мероприятие дорогие билеты. Они начинают считать свои затраты на гонорар, гостиницу, кормежку и так далее. И пока что мы свозили «Детскую площадку» только в Нижний Новгород, где меня организаторы знают уже восемь лет».

(БУДЕТ ЛИ НОВЫЙ ДЕТСКИЙ ПРОЕКТ ПОСЛЕ «ДЕТСКОЙ ПЛОЩАДКИ»)

«Начать с того, что у Усачева и Пинегина еще штук 200 произведений, из них 150 совершенно прекрасных. Это такой сундук с сокровищами, на котором можно сидеть, получив и 10 грантов, и 15. Кроме того, я сама начала писать детские песни. А Даниил мне подсказывает замечательные идеи».

(НУЖЕН ЛИ ЕЕ МУЗЫКЕ ОРКЕСТР)

«У меня музыка всегда писалась так, что она не просто органично в себя впитывает оркестровки,- они в ней изначально предполагались. У меня могут быть проблемы с ритм-секцией, особенно с барабанами, потому что я не умею их программировать и писать. Для меня всегда адская мука объяснить барабанщику, какой рисунок он должен сыграть. У меня эта плата не инсталлирована, и я с этим смирилась. Но что касается голосоведения и контрапунктов в струнных и духовых, — вот это я все слышу. Эта плата, к счастью, у меня есть, — наверное, хоровое образование помогает. И всегда я своими бэками пыталась это изобразить. А когда можно отдать то, что ты писал бэками в студии, скрипкам и альтам — это счастье. Это ужасно красиво. Мне жалко, что у нас ограниченный бюджет, и я не могу сделать 40 песен таким образом. Я бы сделала 40, у меня они есть».

(О КОММЕРЧЕСКОЙ СОСТАВЛЯЮЩЕЙ МУЗЫКИ)

«Ее можно продавать как зубную пасту, но писать ее в этом залоге, думая о продажах, просто невозможно. Ну, для меня это так. Когда я писала «Книгу песен», много вокруг было разных людей. Однажды я услышала, где-то выловила краем уха — «она делает такой странный продукт». Для меня это было откровением, потому что я не «делала продукт», я записывала свою музыку. Я всегда действую, не думая о том, какую там целевую аудиторию я хочу зацепить. Я действительно пока не настоящий продюсер. И, дай бог, никогда им не буду. Только ради детской музыки я готова переквалифицироваться в управдома. И то ненадолго. И с невероятным удовольствием, как только мы провели презентацию «Детской площадки», я сказала всем своим партнерам: «А сейчас на ваших глазах я превращусь из взмыленной Золушки в фею и буду заниматься своим симфоническим проектом. Пока что позанимайтесь детским сами, без меня. А я хочу порхать и буквально хоботок засовывать в орхидеи. Потому что такое наше царское дело». И это большое счастье, что есть такая возможность».

(О ЧЕМ ЖАЛЕЕТ)

«Я жалею только о своем участии в «Марше сексуального большинства». Это была колоссальная глупость и очень большая репутационная потеря. Но это тоже был очень полезный опыт, потому что это был первый такой случай в моей практике... Это же делала моя университетская, дружеская, самая близкая компания. Это был первый случай, когда я поняла, что близкие люди могут быть глубоко неправы. До этого у меня даже тени сомнения в этом не возникало. А теперь я понимаю, что все мы совершаем ошибки. И все-таки нужно всегда включать контроллер. И очень внимательно слушать, что говорит внутренний голос. В той ситуации мой внутренний голос разрывался. Один говорил, что это «твои родные, они же не могут быть неправы». Другой, очень противный, голос говорил: «дура, немедленно соскакивай!» Я выбрала верность университетской дружбе — и ошиблась. И жалею об этом. Больше ни о чем не жалею».

(Zvuki.ru, 17.10.11)