(О СВОЕМ ГЕРОЕ В «САМОУБИЙЦАХ»)

«Мой герой еще до того, как зритель с ним знакомится, имел семнадцать неудачных попыток самоубийства. Несмотря на название, «Самоубийцы» – жизнеутверждающая и добрая комедия. Мы, конечно, говорим об этой непростой теме, но наша главная задача – пробудить жажду к жизни, показать, как она прекрасна. Показать, что комплексы, какие-то переживания, всё то, что толкает огромное число прекрасных и достойных людей на этот кошмарный шаг, этого шага не стоит. Что, наоборот, переживания могут быть невероятным «топливом» для достижений и счастья. В фильме множество сюжетных коллизий, перипетий и приключений, которые просто нет смысла рассказывать, иначе будет неинтересно смотреть. Но, в общем, самое главное, это кино о том, что жизнь – невероятный дар, который вне зависимости от обстоятельств все равно прекрасен. Нужно только правильно смотреть на мир и понимать, что все в твоих руках. И я надеюсь, что наш фильм, может быть, поможет сохранить не одну жизнь».

(О ПЕРСПЕКТИВАХ САМОМУ ВЫСТУПИТЬ РЕЖИССЕРОМ)

«Я не вполне имею режиссерские амбиции, не знаю, буду ли хорош в этом. Я предпочитаю делать то, в чем убежден. Когда я как ремесленник знаю, что результат может быть хуже, лучше, но деньги свои я отработаю. У меня было за последнее время небольшое количество режиссерских предложений, но я пока не дерзаю. Впрочем, сейчас одно внимательно изучаю. Надо, во-первых, влюбиться в материал, а, во-вторых, решиться прыгнуть в омут и попробовать поговорить со зрителем языком кинематографа».

(ОБ АКТЕРСКОЙ ПРОФЕССИИ)

«Одно могу сказать точно: роли просто артиста, которому предложили некий сценарий, он пришел с выученным текстом, отговорил его в кадре с той или иной долей таланта и пошел домой, получив деньги, мне недостаточно. Мне хочется инициировать проекты, придумывать их, возможно, частично продюсировать, участвовать в работе над сценарием, в принятии разнообразных решений. Мне кажется, что, во-первых, это гораздо интереснее, а, во-вторых, я чувствую себя полноценнее. Потому что актерская профессия очень женская, очень подчиненная. И в какой-то момент начинает казаться, что тебе этого мало. Это, конечно, не умаляет достоинств тех прекрасных артистов, которым не кажется, что этого мало. Просто каждый воспринимает мир по-своему».

(О ТЕАТРАЛЬНОЙ РЕФОРМЕ)

«Учитывая, что у нас абсолютно сложившийся зритель и с устоявшимися традициями, то нет смысла реформировать театр «сверху» кардинальными решениями. Потому что западники, конечно, будут пытаться сделать его более западным, соответственно, менее репертуарным, не имеющим постоянной труппы и т.д. Что для нашего театра, как мне кажется, совершенно невозможно. Ни артисты так не могут работать, ни зритель так не готов смотреть. У нас не ходят на спектакли, которые играются много дней подряд. Даже меганавороченные мюзиклы, которые имеют миллионные рекламные кампании, все равно мало-помалу сходят на нет. Подряд мы смотреть не умеем. Нет такого зрительского потенциала. Соответственно, как мне кажется, счастье в комбинации – российской театральной традиции и современных западных течений».

(СЛЕДИТ ЛИ ЗА ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИЕЙ)

«Да, и слежу, и хожу на митинги. Но при этом я считаю, что публично поддерживать какого-то отдельно взятого политика я имел бы право только в том случае, если бы я был абсолютно уверен в его правоте. Нет политика, которому я безоговорочно мог бы отдать свой голос и тем более, пользуясь своей узнаваемостью, пытаться за него агитировать. Поэтому я этого не делаю. Но при этом ходить на митинги, думаю, надо всем... Мы никогда не отличались особой политической активностью, политической сознательностью или какой бы то ни было активной гражданской позицией. И в течение многих лет зачатки этого разными способами душились. Поэтому у нас нет привычки высказывать свою точку зрения, а уж тем более за нее бороться. Половина людей считает, что это небезопасно. А вторая половина считает, что это ни к чему не приведет. И то, и другое в некоторой степени справедливо. Очень важно, что мы выходим на улицу. Но бессмысленно ждать, что после того как все вышли на улицу за честные выборы, у нас сразу же произошли честные выборы. Мы просили, чтобы не было мигалок, или сказали, что нам надоели чиновники, а на завтра – хренак, и нет мигалок, и все чиновники едут на велосипедах на работу, а все свои неправедные накопления отдают в фонд бездомных детей. Нам нужно пройти путь, не знаю, в 20–30 лет… Думаю, у социологов, которые этим занимаются, существует понимание, сколько нужно отдельно взятой нации быть более-менее свободной, более-менее демократической для того, чтобы начать принимать решения и за них бороться. Сколько? Наверное, много».

(О ДИАЛОГЕ НАРОДА С ВЛАСТЬЮ)

«Если считать, что наши цари хотя бы внутренне какой-то диалог с народом вели, то после революции диалог полностью отсутствовал. Немножко поговорили, залили все кровью, и больше уже никто никогда ни с кем не разговаривал. Да, он отсутствует абсолютно, и, конечно, власть воспринимает митинги как досадную неприятность. Не более того. Это не повод для размышления и уж тем более не руководство к действию».

(ЕСТЬ ЛИ НЕОБХОДИМОСТЬ СОЗДАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ТЕАТРА)

«Нет, как отдельный жанр, я считаю, политический театр не нужен никому. Сейчас существует проект Ефремова и Быкова. Раньше были «Куклы». Есть и другие передачи или проекты. Зачастую они талантливые, довольно острые, по форме своей необычные. Сделать же целый театр, который бы работал на то, чтобы обслуживать… кого? То есть он обязательно должен кого-то обслуживать, потому что театр не может быть безыдейным. Тогда это вообще не театр, а чушь собачья. Значит, он должен какую-то точку зрения отстаивать. Я бы на себя подобную смелость не взял. Другое дело, что каждый отдельный художник должен быть политизирован как всякий гражданин и одновременно с этим не имеет права полностью лезть в политику, будучи художником. Здесь довольно тонкая грань».

(О СМЕШЕНИИ СОБСТВЕННОЙ ЛИЧНОСТИ С ЛИЧНОСТЯМИ СЫГРАНЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ)

«Это происходит на глубинном уровне, и ты не очень это контролируешь. Вот если бы я, репетируя Сталина, начал говорить с акцентом дома, то это было бы уже частичной шизофренией или, наоборот, неким красованием профессией перед собой или своими близкими. Но внутри ты действительно меняешься. Ты меняешься, потому что присваиваешь себе опыт своего персонажа, ты в некоторой, пускай ничтожной степени, но переживаешь его эмоции, его, в случае со Сталиным, безжалостность, коварство, злость. В общем, некоторые душевные качества от персонажа тебе передаются».

(ЕСТЬ ЛИ РОЛЬ, КОТОРУЮ НИКОГДА НЕ СОГЛАСИЛСЯ БЫ СЫГРАТЬ)

«Если идея хороша, играть можно что угодно – Гитлера, черта, не знаю еще кого. Но только в том случае, если ты не отстаиваешь ложные идеи, идеи тебе неблизкие. Даже роль самого очаровательного персонажа, если ты при этом пытаешься убедить зрителя в чем-то омерзительном, не стоит играть».

(«Новые известия», 11.03.12)