(ХОДИЛ ЛИ ГОЛОСОВАТЬ)

«Да. Можно сказать, я впервые в своей жизни это сделал. Политика всегда оставляла меня равнодушным. Да и теперь, после завершения так называемых выборов, снова ввергла меня в это же состояние».

(О ДЕЯТЕЛЯХ КУЛЬТУРЫ, ПРИНИМАВШИХ УЧАСТИЕ В ПРЕДВЫБОРНОЙ КАМПАНИИ)

«Я сочувствую людям, которым пришлось принимать в этом участие. Сочувствую, поскольку понимаю, что многие из них находятся в зависимом положении. Когда за тобой здание, большой коллектив и прочие обстоятельства, трудно быть свободным.  Возможно, я идеалист, но мне всегда казалось, что существует некий негласный кодекс чести для людей, занимающихся искусством, культурой, то есть, для людей, называющих себя интеллигенцией. Власть всегда будет несправедливой в отношении той или иной группы населения, и человек, живущий по совести, всегда должен помнить, что его позиция должна быть и оставаться – пусть это и звучит пафосно – голосом угнетенных. Всегда быть с меньшинством, а еще лучше – в одиночестве. Как совестливый человек может быть на стороне тех, кто размахивает резиновой дубиной и бьет ею по головам своих соотечественников? Поддерживать власть в подобных мерах, а затем входить в репетиционный зал и исполнять там «Мессу», слушать музыку сфер? Сомнительное соседство».

(СМОГ БЫ ОТКАЗАТЬСЯ, ЕСЛИ БЫ ЕМУ ПОСТУПИЛО ТАКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ОТ ВЛАСТИ)

«Разве можно принудить к подобным решениям человека, у которого ничего нет? Ровным счетом ничего, чего меня можно было бы лишить. Ни собственности, ни недвижимости. Помните, кстати, пустые предвыборные обещания о «доступном жилье»? Все, что у меня есть, – это четверо детей и мой долг перед ними. А еще долг перед зрителями, которые ждут моего следующего фильма».

(О СОТРУДНИЧЕСТВЕ ДЕЯТЕЛЕЙ КУЛЬТУРЫ С ВЛАСТЬЮ)

«Думаю, это очевидно для всего общества: деятели культуры попросту сотрудничают с властью. Это их взаимовыгодный «бизнес». И теперь «контракт» заключен как минимум на ближайшие двенадцать лет. Это личный выбор каждого из участников такого соглашения. Тут сложно кого-то обвинять и очень непросто, да и ни к чему, давать какие-то оценки. Если непредвзято смотреть на предмет, то можно легко понять, что такова объективная реальность: поиск выгоды, страх за собственное благополучие заставляют многих людей делать некоторые неблаговидные вещи, и власть во все времена пользовалась этим. Вот только я не понимаю, зачем мы с вами изучали классиков, зачитывались и упивались подвигами героев духа, зачем цитировали Чехова, который призывал «выдавливать из себя раба по капле»? Зачем? Чтобы этими чудачествами морочить голову другим, тем, кто нас с вами слушает и верит нашим словам? «В наш гнусный век… На всех стихиях человек – Тиран, Предатель или Узник», – кому и зачем Пушкин сообщал свои нравственные максимы? Чтобы мы восторгались поэзией за чашкой чая? Нет, ничем другим, кроме собственных поступков, мы не можем подтвердить этих нравственных истин. Зачем, скажите, все это было учить наизусть? Чтобы прочесть на детском утреннике, а позже навсегда забыть?»

(БЫЛ ЛИ НА БОЛОТНОЙ ПЛОЩАДИ)

«Нет. Я был на Сахарова. Но я там был скорее как зритель, зевака этакий. Я не скандировал, просто хотел увидеть собственными глазами, что же это такое – митинг оппозиции. Я увидел людей, которые пришли за новым смыслом, пришли в надежде, что им могут предложить, как выбираться из сложившегося положения. Но, возможно, этими идеями был охвачен я сам, и поэтому проецировал их на людей, которые были вокруг».

(МОЖНО ЛИ ДОБИТЬСЯ ЧЕГО-ТО С ПОМОЩЬЮ МИТИНГОВ)

«В России? Раньше я бы сказал, что нет. У меня, как и у многих других, было устойчивое ощущение, что крошечная часть общества, именуемая властью, обитает на Марсе и вообще не желает видеть, что происходит вокруг, как плохо живется рядовому человеку, как все погибает, вымирает буквально физически. Они ездят по всем городам и весям, а им показывают потемкинские деревни. Хотя бы раз заглянули за эту декорацию и посмотрели, каково действительное положение вещей. Из телевизора изъяли всю правду. Да, согласен, нельзя жить только на черной стороне, ощущением погибели. Нельзя изо дня в день транслировать это по телевидению, согласен. Но с этим же нужно что-то делать! Мне всегда казалось, что власть этого голоса не слышит и продолжает плыть в своей лодке. И только сетует, что ее кто-то раскачивает. У меня было ощущение, что им совершенно все равно – хоть трава не расти. Но после декабрьских митингов появилось вдруг какое-то ощущение обратной связи. Возможно, очередная иллюзия».

(ОБ ИНТЕРНЕТЕ КАК ОБ ИСТОЧНИКЕ ИНФОРМАЦИИ)

«Я пользуюсь в основном только почтой, в интернет выхожу достаточно редко, только если друзья присылают какие-то интересные и нужные ссылки. Меня нет ни в твиттерах, ни в фейсбуках. Нахожу это колоссальной потерей времени и пустым занятием. Можно сказать, я не в материале, поэтому просто не знаю – надежен интернет или нет. Лично я доверяю художественной литературе, дорогим мне людям, моим друзьям, кинематографу, честному документальному кино, а не ангажированным, идеологическим или ура-патриотическим фильмам».

(МНОГО ЛИ У НАС АНГАЖИРОВАННОГО КИНО)

«Есть заказные какие-то фильмы, которые лепятся в мгновение ока. Как, например, несколько лет назад вышел фильм про российско-грузинский конфликт… Я не видел фильма, не знаю, кто его снял, но не сомневаюсь, что кино это идеологическое, и не более того. О его художественных достоинствах рассуждать вряд ли придет кому-то в голову. Кино обычно снимается полтора-два года, а тут едва случились эти августовские события, как уже через восемь месяцев был готов фильм – поверьте, говорю сейчас как профессионал, это просто невероятные темпы производства. Я говорю об ангажированном кино как об ангажированном сознании, это та мякина, которую следует пропускать мимо, чтобы не заразиться этой отравой. У государства есть потребность создавать смыслы, оно вспомнило о ленинском завете, что «из всех искусств…», далее вы знаете. Почему-то считается, что если государство дает деньги на кино, значит, кинематографисты должны «взять под козырек», в то время как государство должно бы поддерживать свободную волю художника. Время, как мне кажется, так изменилось, оно уже настолько другое, что заложенные в заказные фильмы смыслы, их пустое морализаторство нынешний молодой зритель, который преимущественно и ходит в кинотеатры, уже не воспринимает всерьез».

(ВДОХНОВЛЯЕТ ЛИ ЕГО НЕСТАБИЛЬНОСТИ НЫНЕШНИХ ВРЕМЕН)

«Понимаете, я подключен к другому источнику. Происходящее снаружи – здесь и сейчас – если и заставляет меня резонировать, то не так глубоко, чтобы это нашло выражение в каком-то актуальном акте искусства. Кроме того, актуальность – дело преходящее… Знаете, это как модные вещи в кадре. Ты снимаешь какую-то модную штучку, проходит год-два, и она становится немодной, а чаще вообще неуместной, сомнительной. Только классические формы, пропорции, классические соотношения, гармонии классического толка – они вечны и не подвержены эрозии временем. Примерно так же и с темами. Тема, которая тяготеет к вечному сюжету, к чему-то сакральному, к мифу или архетипу, всегда будет нужна человеку». 

(О ГОЛЛИВУДЕ)

«Голливуд – какое-то абстрактное и пугающее понятие. Почти все, кто туда попадал, были сломлены им или возвращались с проклятиями. Это же завод, цех по производству иллюзий, индустриальный конвейер, в котором ты – просто единица. Нужно обладать какой-то невероятной силой сопротивления человеческого материала, чтобы остаться самим собой, уцелеть как художник. На тебя ставят, а потом просто как из лимона отжимают из тебя все соки, которые ты только можешь им отдать. Об этом говорили очень многие из больших мастеров».

(ОБ АНДРЕЕ КОНЧАЛОВСКОМ, РАБОТАВШЕМ В ГОЛЛИВУДЕ)

«Да, он снял там несколько фильмов… Но на «Танго и Кэш», кажется, его попросту уволили. И, по-моему, сделал это чуть ли не сам Сильвестр Сталлоне, который был продюсером картины. Он пришел на просмотр отснятого материала и говорит оператору, имея в виду свой собственный портрет: «Что это? Это мое лицо или ж…?» Вскоре оператор (который, кстати, впоследствии стал режиссером фильма «Люди в черном») был уволен, а позже и Кончаловского постигла та же участь. Вот что такое Голливуд. Там правит продюсер, а не автор».

(ЧТО ДЛЯ НЕГО СЪЕМОЧНЫЙ ПРОЦЕСС)

«Творчество. Многие режиссеры говорят, что терпеть не могут этот процесс. Я не раз это слышал или читал. Но я лично чувствую себя счастливым человеком и на площадке, и в течение всего периода работы над фильмом. В ходе съемок ты добиваешься того, что было придумано за столом, видишь, как это рождается на твоих глазах. И если оно родилось, если оно получилось – ты смотришь в монитор и в этот же момент понимаешь…»

(О ПЕРСПЕКТИВАХ ПОРАБОТАТЬ С КЕМ-НИБУДЬ ИЗ ИЗВЕСТНЫХ ИНОСТРАННЫХ РЕЖИССЕРОВ)

«Как вы себе это представляете? Как можно вместе поработать? Ума не приложу. Два режиссера на одной съемочной площадке – как пауки в банке. Люди творческие очень эгоцентричны, они не впускают в свое пространство других, поскольку тогда разрушаются оба пространства, как мне кажется».

(«Новые известия», 16.03.12)