(ЗАЧЕМ СПЕЛ ДЕТЯМ ИЗ ДЕТДОМА МАТЕРНУЮ ПЕСНЮ «ИЗ ОКНА»)

«Я хорошо себя помню в таком возрасте. Им лет-то уже — пипец! Там двенадцатилетние лбы! Они все слова эти уже знают. Это гораздо более серьезный возраст, чем многим кажется. Многие вообще недооценивают тот факт, что дети с очень раннего возраста понимают большинство раскладов. К ним принято снисходительно относиться в этом плане. А они же очень быстро начинают соображать. Да и вообще человек всю жизнь считает себя взрослым. Вот мой сын — ему полтора года, у него пять слов в лексиконе, и то их только мы с мамой понимаем. Ну и что, он считает себя маленьким, что ли? У него все в порядке. Он считает, что он нормальный чувак, и нужно учитывать его интересы, идти на какие-то условия, чтобы с ним договориться. Он сейчас уже не считает себя сопляком. И не будет считать лет ни в пять лет, ни в семнадцать, ни в двадцать семь. Поэтому... Я чувствую ответственность за то, что не должен их обманывать. То, что я говорю, — это то, как я вижу мир. Нет ничего такого в моей музыке, что позволило бы утверждать, что я кому-то желаю зла или там учу плохому».

(О ТОМ, ЧТО АУДИТОРИЯ СИЛЬНО МЛАДШЕ ЕГО САМОГО)

«Это нормально, потому что это так, как есть. Я вот, когда мне было 10 лет, слушал группу «Агата Кристи». Два альбома у меня было на одной кассете — «Позорная звезда» и «Опиум для никого». И в этих песнях, которые я сейчас без ужаса слышать не могу, была для меня какая-то волна. Притом что ну ничего позитивного эти дядьки в героиновом угаре не могли нам рассказать, понимаешь? Но я это послушал, а потом стал слушать другую музыку. Для меня это было таким толчком. Может быть, люди, которые сейчас слушают Нойза МС, потом подрастут и подумают: «Ну какой пи...дец! Как я мог слушать это чмо?!» Ну и что? Зато они, может, в принципе откроют для себя мир музыку. У меня, помню, была кассета «Сектора газа», которую я, сильно нервничая, прятал от мамы. То есть слушать «Сектор» дома — это было как заниматься мастурбацией при открытом туалете. Можно было очень сильно попасть. Ну и — испортило это меня чем-то? Мне кажется, нет».

(ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ ПОСЛЕ РОЖДЕНИЯ ДЕТЕЙ)

«Жизненные устои — нет. В основном пришлось осознать, что жизнь уже никогда не будет такой, как была прежде. Еще я понял, что женщине можно простить вообще все, что угодно. Абсолютно. Я как-то раньше думал, что есть вещи, которые для всех одинаковые, а после рождения старшего сына осознал, что девчонки за всю х...ню расплачиваются и так. А устои... Наверное, если человеку занятия творчеством не приносят достаточно количества денег, и когда ему после появления детей приходится задуматься, где брать бабло, многие воспринимают это так: у меня теперь нет времени заниматься всякой х...йней, поэтому я теперь буду работать на работе, которую я ненавижу, чтобы заработать денег. То есть личность, встретившись с настоящей ответственностью, просто ломается и свой облом объявляет взрослением. Только и всего».

(О ШКОЛЬНЫХ ГОДАХ)

«Конечно, улица была. До хрена было ее в старших классах школы. Просто туда приходилось убегать. И в одиннадцать быть дома. То есть я хватал свои уличные знания в первую смену. При этом в 11-м классе мы репетировали с группой «Рычаги машин» в доме некоего Олега, бывшего мента и героинового наркомана. Однажды мы все вместе пошли отмечать некий день рождения. Ну и не очень позитивным оказалось мероприятие, потому что этот Олег меня в итоге отмудохал так, что у меня случился разрыв селезенки. Я пролежал три недели в больнице. Там был такой синий замес — какие-то девочки сказали, что к ним кто-то приставал, Олег подумал, что это был я, и по белочке под жесткой синевой избил меня, пребывавшего тоже под жесткой синевой. Это все было. Но это все нормально сочеталось с золотой медалью. Я учил уроки, все нормально делал и получал за это пятерки».

(О ЯЗЫКЕ СВОИХ ПЕСЕН)

«Я думал об этом, конечно. Мне всегда было интересно, чтобы меня понял каждый. Чтобы непростые вещи были изложены максимально простыми словами. Знаешь, почему? Я видел, как это работает на Арбате. Когда мимо проходит человек, который вообще не знает, кто ты, ему насрать абсолютно. И вдруг он что-то слышит, что заставляет его вслушаться, проследить за мыслью. В рэпе, как правило, длинные треки, быстрые тексты. Люди стремятся к трехэтажным рифмам. И даже когда они не сбиваются, само это нагромождение фонетическое порой просто мешает человеку правильно разделить предложения на слова. Это очень хорошо понятно, когда слушаешь зарубежную музыку. Есть английские песни, составленные из очень простых слов, которые понятны всем, — такой интернешнл. А в рэпе очень часто люди заигрываются. Я подготовленный слушатель, я готов следить за мыслью, но я понимаю, что если этот чувак выйдет с микрофоном на улицу и вальнет этот текст, вряд ли много кто остановится, чтобы понять, что он хочет сказать. Понимаешь, для большинства рэперов то, что я делаю, звучит слишком просто. Но это сознательный ход. Не в том, конечно, смысле, что я свои мысли распутываю, чтобы было попроще. Нет. Это просто... Вот Высоцкий чем интересен, например? Ему Бродский, когда они встречались в Нью-Йорке, кажется, сказал: «Володя, все заебись, но не надо рифмовать «кричу — торчу». А я считаю, что надо. Что это нормально, если ты Высоцкий. Если ты выходишь и говоришь о важных вещах простыми словами. Этим он и был крут — и для меня это ориентир во многом».

(О ПЕСНЕ «ЛЮБИТ НАШ НАРОД»)

«Ну, может, людям, которые любят всякое говно, после этой песни станет грустно. А от них невозможно иначе добиться реакции никакой. Ты им поешь какие-то вещи, а для них это слишком сложно и скучно — они не следят за мыслью. Ты пытаешься с ними о чем-то поговорить — а им по херу абсолютно, они ни на что не обращают внимания. А когда ты говоришь: «Алло! Ты — е...лан!», они реагируют — и слушают. И если на концерте можно прописать в табло мне, вещающему со сцены, то прописать в табло мне, когда я пою из компьютера, очень сложно. И тут начинаются самые интересные вещи. Вот такой способ говорить с людьми».

(О ФАШИЗМЕ И РАМЗАНЕ КАДЫРОВЕ)

«Меня раздражает, что эти взгляды набирают популярность. Мне же приходится с огромным количеством народа общаться. Быть ксенофобом, расистом стало незападло. Типа это нормально — так думать. Сложно сказать, почему так. Люди, во-первых, просто забывают, чем чреват такой подход. Уже слишком много времени прошло, потихоньку не остается поколений, которые вообще помнят Великую Отечественную. Плюс ко всему есть конкретные политические фигуры, которые своей деятельностью — сознательно или бессознательно — нагревают ситуацию. Рамзан Кадыров — это человек, который вызывает гнев, направленный в сторону чеченцев вообще, какими бы они ни были. Он своей деятельностью провоцирует межнациональную рознь, я считаю. И если уж кого по 282-й и щучить, то его, мне кажется. Потому что заявление по федеральному каналу, что деньги Аллах дает — ну что это значит для русского человека из глубинки, когда он видит такое по ящику? Он не думает, что люди разные. Он думает, что чеченцы ох...ели. При этом мы с тобой жили в общаге РГГУ и знаем, как там себя вели дагестанцы. Но Рамзан — он же еще и ролевая модель. Он демонстрирует, что такое поведение — нормально. Ну люди так себя и ведут».

(О МИТИНГАХ)

«Ну, митинги как минимум заставили людей наверху растеряться. Они-то, конечно, сейчас пытаются всячески это так подать, что, дескать, оранжевая революция, инспирированная инфернальными силами, ставит своей целью развал нашей великой Родины. Но это же на самом деле не так. Путин может сколько угодно распускать шуточки в духе «я знаю, что кому-то приплачивали». Это уже из серии — по себе людей не судят. Это исторический момент. К чему приведет — непонятно. Понятно, что много людей, абсолютно искренне недовольных».

(ЧУВСТВУЕТ ЛИ СЕБЯ ПРИЧАСТНЫМ К РОСТУ ПРОТЕСТНЫХ НАСТРОЕНИЙ)

«Ой, ну ладно. Я тут в очень большой совокупности. Просто был одной из сил, приложенных к этому вектору. Из водяного пистолета брызгал слегка на мельницу».

(ЧТО ДЕЛАТЬ)

«Надо придумать что-то новое. Очевидно, что есть огромное количество людей, готовых участвовать в какой-то активности. Успех зависит только от того, какую новую форму протеста мы придумаем. Меня, кстати, очень порадовала тема с наблюдателями. Много моих друзей ими было. Серега Раскар, например (рэпер и продюсер, работавший над звуком последних двух пластинок Нойза. — Прим. ред.). Он говорит, что они на своем участке все отстояли. Процент за Путина поменьше — но все равно много. За него действительно много голосуют. Это не надо недооценивать. У многих позиция — ну сейчас же все нормально типа! На х...я вообще паровозить? Надо до них донести, что нормально не из-за того, что Путин такой хороший. Но большая беда оппозиции — отсутствие внятного лидера Навальный — единственный, кто на эту роль мог бы претендовать. Но меня смущает этот вот здоровый национализм. Это оксюморон. Не может в нем быть ничего здорового. Просто слово это скомпрометировано, и если ты под ним подписываешься — с любыми приставками, — это на тебя бросает неизбежную тень. Ну, для меня это так».

(КАК ПОМИРИЛСЯ СО ШНУРОВЫМ)

«Год назад, 13 апреля с утра позвонил мне Чача Иванов. Мы только встали, я играю с ребенком, а он говорит: «Слушай, мне тут звонит Шнуров. Уже вдребадан. У него день рождения. Он тебя ищет, хочет поговорить. Я ему дал твой номер». Ну окей, дал и дал. Потом звонит сам Сергей, в невменяемом абсолютно состоянии, и пытается выяснить — мы воюем или не воюем. Разговор был забавный, продолжался часа полтора или два, и это было настоящее пьяное радио: то уже все нормально, то опять плохо. В общем, стало понятно, что надо встретиться и пообщаться лично. Ну и встретились — на премии «Степной волк». Произошел столь же противоречивый разговор, в итоге которого оказалось, что, знаешь, «пацаны друг друга неправильно поняли». Закончилось это в семь утра на Фонтанке, и в итоге Серега меня проводил на сапсан до Твери, где я на следующий день играл на «Нашествии». Вообще он интересный персонаж, конечно. Забавно, что нас судьба свела таким причудливым образом. Ну вот он такой. Вот такое у него мнение. Но оно правда его. Ему ничего в этом смысле не предъявишь».

(О РПЦ И PUSSY RIOT)

«Ну, я не воцерковлен, да? Отпускаю шуточки в сторону РПЦ с легким сердцем, большинство из существующих религиозных культов считаю уловкой для дополнительной манипуляции. Но я понимаю, что есть люди, которые верят искренне абсолютно. И то, что сделали Pussy Riot... Ну, у них очень широкий получился вектор. Они оскорбили людей, которых оскорблять абсолютно не за что. Но — они всего лишь их оскорбили! И то, что им пытаются шить... Они посягнули не на закон, а на другого плана общественный договор. Я же на «Чартовой дюжине» что сказал: «Свободу Pussy Riot, пусть обсирают, Господь сам покарает». Их судить надо по этому договору. Не знаю, пусть их епархия анафеме предаст, или что там делается в таких случаях. А в тюрьму-то чего сажать?!»

 (afisha.ru, 26.03.12)