(О ФЕНОМЕНЕ СВОЙ ПОПУЛЯРНОСТИ)

«Я не анализировала никогда свою жизнь и популярность. Но последнее время я подумала тоже, я задавала себе вопрос, думаю: "Боже мой, вроде бы и ничего особенного, как я считала. Что же произошло в моей жизни?" Вы говорите "Высоцкий". Он – мужчина-мужчина. А я – женщина-женщина. Никогда себя певицей-то не называла, а именно женщиной, которая поет. И все женские темы были в моих песнях, скорее всего, выражены более доступно, более незавуалированно, а по-человечески простым, женским языком. И это как-то откликалось в душе именно женщин. Мне кажется. И поэтому такой отклик был. А многие вообще думали, что у меня какие-то подтексты. "Все могут короли" вспомните. То есть пытались все время что-то приписать. И поэтому популярность все время подпитывалась не мной, а какими-то выдумками, предположениями. Вы поверите, что я ничего, лично я ничего для этого не делала? Только пела, пела и пела».

(О СВОЕМ ЖАНРЕ)

«Когда вы мне говорите, что я одна такая, мне настолько неловко... Потому что, в принципе, все разные. И про каждую певицу на нашей эстраде можно сказать "Она одна такая". У меня был выбор: я могла уйти в джаз, я могла в русские народные песни уйти (мне это безумно нравилось), в рок уйти. Но я выбрала, такой выпал мне билет, трехминутный песенный спектакль. И у меня это получилось. Потому что, видно, все-таки, актриса во мне преобладала. Потому что голос не сразу формировался. И это умение подать песню – оно мне дало такой толчок. Может быть, в этом, действительно, я пока одна такая. А во всех остальных случаях - все разные. Ой, что это я оправдываюсь?»

(ОБ УХОДЕ СО СЦЕНЫ)

«Жалко, когда пропадает интерес к труду. Жить без интереса к тому, что ты делаешь, невозможно. Значит, у Пола Маккартни есть интерес к этому, он чувствует, что он нужен, его музыка нужна. Мадонна... Я уже увидела усталость на ее лице, несмотря на то, что шикарные все номера. Меня трудно обмануть, я увидела усталость и легкое безразличие к тому, что она делает. Это уже признак того, что пора валить, несмотря на то, что... Я думаю, что ей есть, на что жить. У нас действительно, пытаются звезды как-то жить, понимаете? А жить и заработать можно только на гастролях. Откуда все эти фанеры пошли? От того, чтобы заработать и голос не потерять. Вот весь кошмар-то».

(О ПЕНИИ ПОД ФОНОГРАММУ)

«Мне это не нравится, но я знаю две причины, по которым никуда не денешься. Даже три. Первая - что зарабатывать нужно, жить надо. Иногда никаких условий нет, голос сел, отменить концерт невозможно, включается фонограмма. Вторая причина - продюсер хочет быстро отработать деньги, которые он вложил в группу. Неужели он будет им оркестр, аппаратуру покупать? Он их гоняет по клубам под фанеру и быстренько эти деньги возвращает себе. И третья - это, конечно, телевидение. Потому что очень тяжело сделать шоу живое. У меня был такой случай, концерт рокеров (они песни мои пели) "Ты молчи, а мы споем". Вместо двух часов концерт продолжался около четырех часов, потому что каждый хотел свою аппаратуру, они выносили инструменты. И каждый раз между номерами появлялась огромнейшая пауза. Это очень тяжело, понимаете, и зрителям... А мне? Я между этими номерами как клоун, как коверный! Что я только не делала, чтобы как-то заполнить эту паузу. И поэтому на телевидении стараются все сделать под фонограмму, чтобы легче было монтировать. И шоу должно продолжаться. Вот так. Для меня это отвратительно, я потому что терпеть не могу фонограмму постольку, поскольку я не умею под нее петь. Это катастрофа. Все знали, весь зал понимал, что я пою под фонограмму, все смеялись, потому что я не попадала в нее никогда».

(ПОЧЕМУ ЕЕ НЕ ЗАПРЕЩАЛИ В СОВЕТСКИЕ ГОДЫ)

«Я это объясняю только одним – безумной любовью народа. Это была моя защита, это были мои ангелы-хранители. То есть до такой степени я как-то слилась с этими людьми. Я стала частью, понимаете. Я и сейчас чувствую себя частью, даже если я не пою. И все прекрасно понимали, что лучше не трогать, лучше не надо».

(О ДОЧЕРИ, МНОГО ВРЕМЕНИ ПРОВОДЯЩЕЙ ЗА ГРАНИЦЕЙ)

«Они – другие люди, понимаете? Совершенно другие, более коммуникабельные. Я, по сути своей, интроверт. Поэтому я удивляюсь, как при таком характере я всю жизнь вращаюсь и должна выходить на публику, и общаться, выходить в какие-то компании, туры. Дома тихо, приготовить что-нибудь вкусненькое - это, представляете, я. Но теперь я могу уже это рассказывать. Теперь я могу сказать, что я такая, понимаете? Я, наверное, все-таки и устала от того, что мне приходилось быть другой, которая мне не присуща. И плюс ответственность. Потому что каждый раз надо выходить, и все время от тебя что-то ждут. Нельзя разочаровать никого».

(О МИХАИЛЕ ПРОХОРОВЕ)

«Я хорошо его знаю. И я знаю его порядочность, его организационность, его хозяйственность. И главное - его патриотизм. Просто патриотизм, понимаете? Настолько он любит и болеет душой за людей. Он хочет им помочь. Для того, чтобы он мог помочь... Второй у нас Путин, понимаете? Путин должен (я думала так), он должен себя окружить такими людьми как Прохоров для того, чтобы стать президентом, а не... Как бы помягче-то сейчас? Брякну что-нибудь... А не таким паханом при криминальном обществе, понимаете? А приходится ему, Путину, понимаете? Получается, что окружают его люди, с которыми трудно дышать, что-то делать».

(О РАБОТЕ В ОБЩЕСТВЕННОЙ ПАЛАТЕ)

«Я так радостно туда побежала. Я просто думала, что я хоть как-то смогу чем-то помочь. Единственное, что я успела сделать за эти годы, - это по поводу пенсий мы ходили все время с Очировой. Чего-то добились. Но все равно. Это настолько не мое, я так устала... Не то, что устала. Я была в такой депрессии там. Во-первых, эти совещания – это не мое. Эти все симпозиумы – это не мое. И мне мешками отдавали письма с просьбами людей, которые просили у меня денег. Просто приносили мне мешок, как будто я Мать Тереза, которая должна. У меня-то они знают, что были. И я сначала как-то даже пыталась. Но на меня это давило ужасно. Я так пережила все это. Каждое письмо – это такая боль. Это чудовищная жизненная ситуация. Читаешь и думаешь: "Как это люди живут?" Кому телевизор пошлю, кому денежек немножко… Но это же невозможно все время делать. Это катастрофа. И я уже просилась-просилась, говорю: "Уже уберите меня из этой палаты". Потому что я до Палаты это делала (отвечала на какие-то письма) и после Палаты этим буду заниматься».

(ПОЙДЕТ ЛИ В ПАРТИЮ ПРОХОРОВА)

«Нет. В партию – нет. Я буду рядом с ним. Это тоже не мое. Даже по имиджу не мое, понимаете? Я и так рядом с Прохоровым, я всегда ему помогу, я всегда, если что-то надо, сделаю. Я – дитя советского времени, понимаете? Для меня слово "партия" - меня уже трясет».

(О РОКИРОВКЕ ТАНДЕМА)

«Конечно, задело. Здесь, конечно, большая ошибка – нельзя было так. Это некрасиво. Это унижает вообще людей, которые если еще во что-то верили, теперь уж совсем не верят».

(ПОЧЕМУ НАРОД НЕ ДОВЕРЯЕТ ПРАВИТЕЛЯМ)

«Большая потеря произошла. Потеря совести. Совести нет больше, понимаете? Бессовестно плохо подготовлены учителя. Порой и врачи. Совести нет у тех, кто им платит гроши, если они, например, хорошие врачи и хорошие учителя. Все как-то бессовестно неправильно. И поэтому это какое-то унизительное положение... Причем, материально народ терпит, все время выкручивается. Но он чувствует себя униженным. Недоволен, потому что они не чувствуют себя людьми, которых уважают. И, наверное, все-таки, это идет от образованности. Может быть, я ошибаюсь».

(«Познер», 09.04.12)