(О ЗРИТЕЛЯХ, КОТОРЫМ НЕ ВСЕГДА НРАВИТСЯ КОНЦЕРТНАЯ ПРОГРАММА «АКВАРИУМА»)

«Они могут прийти домой и слушать песни на свой вкус сколько угодно! Но когда я на сцене, то это я и делаю то, что я хочу. Те, кто слушает «Аквариум», думаю, предполагают, что так и должно быть. Если они сразу это не поймут, то, надеюсь, это дойдет чуть позже. Для меня самое важное, чтобы была непрерывность сердечного ритма, чтобы ни одна песня не была «придумана». Грубо говоря, идеальный для меня вариант развития событий — это когда ты встретился с друзьями, которых давно не видел. Сидишь ночью и пьешь, и поешь, и понимаешь, что должно последовать за каждой песней. Это ощущение: «Дайте мне гитару, я хочу сейчас спеть вот это!» И такое ощущение должно быть после каждой песни. Концерт в зале ни в коем случае не должен уступать в интимности и искренности любым пьяным посиделкам ночью. Я проходил много раз попытки перекопать альбомы, выбрать что-то. Начинаешь пробовать и понимаешь, что песню хочется спеть, но сейчас она как картон — не идет. А вот эту вроде и забыл — и вдруг она пошла. Я очень много лет пытаюсь вставить в программу песню «Иван-чай», но не встает, значит, время не пришло. «Отец яблок», который был надолго заброшен, вдруг пошел — и Лиэм наш (Лиэм Брэдли, барабанщик. — Прим. ред.) закричал, что хочет ее играть. Эта песня не самая легкая, мне самому довольно тяжело ее играть. Но люди из зала нас благодарят именно за нее. А я и думать не думал!»

(НЕ ХОЧЕТ ЛИ ИГРАТЬ НА КОНЦЕРТАХ ЛУЧШИЕ АЛЬБОМЫ ЦЕЛИКОМ)

«Меня эта штука веселит бескрайне. Я всегда думаю, до чего же нужно дойти в своем отчаянном бесплодии, чтобы играть не то, что хочется, а пойти на концепцию и выдерживать ее все время! Господи, Ван Моррисон мой любимый! Я думаю: Ван, что же случилось с тобой?! Ты же всегда был другой, неужели новая девушка довела до такого ужаса? Бедные, бедные… Это не круто. Круто играть то, что ты хочешь сейчас. Почему я люблю Боба Марли — при всем количестве священной травы, что он употреблял, ему идея идеи в голову даже прийти не могла. Вот у него сет-лист написан — дай бог, если он его сыграет. Но явно, что на сцене он не думает, у него нет физического приспособления в теле, чтобы думать, — он чувствует! Его куда-то несет, но мыслями там не пахнет. Для меня это очень хороший вариант. Или Окуджава. И опять же, я очень развращенный в этом смысле человек. Когда я был в первом классе, к нам домой часто приходили такие люди, как Клячкин (Евгений Клячкин, бард. — Прим. ред.). Вечером к родителям приходят друзья, он поет, и ты понимаешь, что концерт не выстроен, в нем нет концепции. И альбомов нет. Он поет то, что ему в эту секунду приходит в голову. Это все время честно, искренно — только от любви, и ничего больше. И когда ты привыкаешь к этому градусу, все остальное уже кажется разбавленной паленой водкой».

(ОБ ИДЕАЛЬНОМ РОК-ФЕСТИВАЛЕ)

«В маленьком пабе, человек на сорок, самый идеальный. Признаться честно, у меня нет ни малейшего желания выступать на каком-нибудь «Glastonbury». Мы даже с «Fairport Convention» не стали продолжать отношения. Была идея, чтобы мы приехали на их фестиваль, в Кропреди. Но никакого желания не было — по самой простой причине. Мне интересно играть то, что мы играем. А как-либо подстраиваться совершенно бессмысленно. В этом году, раз мы решили играть, я уже иду во все тяжкие, мы ездим в полтора-два раза больше, чем обычно. Я хочу, чтобы в этом году мы появились везде, где только можно, самым сильным составом в истории «Аквариума», какой только есть. На фестивали к нам даже наша волынщица приезжает. Если что-то делаешь, то делай до конца».

(О ПРОЕКТЕ КАВЕРОВ «АКВАРИУМА» НА LENTA.RU)

«Они очень хотели это сделать, а я, в свою очередь, очень хорошо отношусь к «Ленте», потому что каждое утро ее читаю. Если люди к нам хорошо относятся, то я целиком «за». Но я сразу оговорился, что не буду иметь к этому ни малейшего отношения. Никакого контроля нет, каждый человек, где бы он ни находился, имеет право петь любую мою песню. Авторских прав здесь ноль. Результат не мое дело. Я никогда не стремлюсь оценивать творчество коллег по музыке. Они, я считаю, делают мне огромное одолжение тем, что поют эти песни. Это знак огромного уважения ко мне. Здесь я могу только упасть лбом в пол и сказать: «Спасибо, вы оказали мне великую честь!» Но говорить, что эта песня плохая, а эта хорошая, с моей стороны было бы, во-первых, бестактно, а во-вторых, заявлять «ты лучше, а ты хуже» — это уже совсем никуда не годится. Я слышал приблизительно четверть этого всего. Если бы я думал, что наши песни можно сделать по-другому, я бы их и делал по-дру­гому. А здесь я просто счастлив, что людям они понравились и их по-своему записали».

(О ПОЛИТИЧЕСКИХ ПЕСНЯХ)

«Если мне наступают на ногу, я могу вскрикнуть. Когда что-то заедает, то могу и высказаться. Я абсолютно не считаю, что что-то обязательно изменится, но могу высказываться по разным поводам, не считая, что мои слова настолько важны и все немедленно должны прислушаться и упасть на колени. Дело в том, что мы не аполитичны. Мы просто не считаем, что имеет какой-либо смысл касаться политики. Никто же нас не упрекает в том, что мы «водопроводостичны». Мы не имеем отношения к канализации и к политике тоже. Но при этом мне хочется, чтобы канализация работала. Мне хочется, чтобы политика работала. Канализация работает более-менее прилично. Политика — более-менее неприлично. И что же? Мне выйти без трусов на Красную площадь и кричать: «Пусть небо будет голубым»? Или «Делайте хорошо, не делайте плохо»? У меня нет проблем с сексуальностью, все и так хорошо, мне не нужно показывать себя на площади. Люди встают под знамена из-за того, что у них есть с чем-то проблемы. Я предпочитаю, чтобы работа не пропадала впустую. А биться с ОМОНом… Я омоновцев люблю, многие из них очень хорошие ребята. Они совершенно не виноваты, что на них надели эту вот фигню и заставляют своих же людей мочить дубинками. Менты бывают удивительно симпатичными людьми — есть очень достойные. Бороться с ними у меня нет никакого желания. И я не могу найти того человека, с кем бороться и чтобы эта борьба еще принесла какие-то плоды».

(О ТИМАТИ И СТАСЕ МИХАЙЛОВЕ НА ИНАУГУРАЦИИ В КРЕМЛЕ)

«Чуть не спросил, кто у нас новый президент, но вовремя вспомнил, что я его все-таки знаю. Не его, конечно, а имя (смеется). Да, получается, такой лагерный хип-хоп должен возникнуть. Вероятно, это музыка, которая нравится президенту. Наверное, этих артистов он знает. Нам показывают его музыкальные вкусы — ну и хорошо. Что бы он ни слушал, я не его нянька, я не могу его воспитывать и говорить: «Господин президент, вам стоило бы слушать Чайковского…» А он не хочет слушать Чайковского, он хочет слушать Стаса Михайлова. Слава богу. Но, может, он просто жертвует собой. Может, он втайне слушает My Bloody Valentine, когда остается дома с женой и детьми, запирается и громко-громко включает диск на хай-энде. И он слышит разницу между тем, что было на старом издании «Loveless», и тем, что сделал Кевин Шилдс сейчас! А так, чтобы народ его полюбил, он должен любить Михайлова. Народ любит «Батяню-комбата» — и президент должен полюбить и слиться с народом в торжествующем вопле восторга. И тем самым дать возможность после Deep Purple в Кремле выступить наконец шансону. А иностранцев этих пускать никуда не надо! И тогда рок-клубы опять загорятся идеями в Тамбове и на Смоленщине, и все в провинции опять будут слушать хорошую музыку. Вот пусть в Кремле шансон и остается. Кремль — это же крепость, а крепости существуют не только для того, чтобы от кого-то скрываться и отбиваться. Ведь можно, наоборот, в крепости запереть все снаружи! Чтобы никто не выходил и чтобы шансон весь и жил в Кремле (смеется)».

(«РБК-Daily», 08.06.12)