О СКАЗКАХ:                                                             

— Когда дети были маленькие, читал Пушкина. Сами они сейчас русских сказок не читают. А жаль. Ведь это возвращение к сказочному, юному ощущению того, что мы из себя представляем. Традиции уходят — и особенно грустно это должно быть для страны с такими имперскими замашками. Тогда уж тем более важно воспитание традиционного мышления, менталитета. Это ведь и есть национальная гордость. А у нас, кроме Победы 1945-го, вроде и повода нет для этой гордости. 

О КИНОСКАЗКЕ:

— Надо просто взять и сделать альманах. И выпускать новый раз в два года. Мало того, подключать иностранных режиссеров, чтобы понять, что такое сказочная мифология разных народов… Я прекрасно помню сказки Александра Роу, от которых просто заходился в восторге в детстве. Чудеснейшие фильмы про Илью Муромца и Алешу Поповича — я был на этом воспитан. И, конечно, хотел бы, чтобы и мои дети смотрели не бесконечные сериалы про Губку Боба и Симпсонов, а смотрели про Ивана-дурака, сидящего на печи, не делающего ничего и всё получающего.

О ФИЛЬМАХ ПРО ГАРРИ ПОТТЕРА:

— Главные ценности ведь не зависят от географии — есть добро и есть зло. Месть, злоба, горечь поражения, утраты существуют повсюду. Американцы научились делать про это кино — и выиграли.

ОБ УСПЕХЕ ТАМОШНИХ И ПРОВАЛЕ НАШИХ СКАЗОК:

— Из нашего кино ушли профессионалы. Грим, визуальные эффекты, декорации — всё потеряно. Наверное, только операторы пока выдерживают конкуренцию. Но самое главное — из кино ушло ощущение драматизма жизни. Может быть, сценаристы, люди, умеющие составлять из слов предложения, просто перестали работать с собственной фантазией. Всё ведь взаимосвязано.

Мир вообще движется по пути потребления — люди не хотят переживать. Они везде, хоть в Канаде, хоть во Франции, хотят сидеть с попкорном и смотреть какую-нибудь замечательную — с аттракционами, с искусственными нарисованными взрывами — жвачку. Но ведь не это организовывает человеческое сознание. И дети должны смотреть не только это. Иначе — беда. Чтобы нация не выродилась, этим надо заниматься. Те молодые люди, которые читают сложную литературу и смотрят сложное кино (в Интернете, конечно), знают языки и потихонечку перемещаются в западные компании либо просто уезжают. А с кем и с чем мы останемся — вопрос. 

О ТОМ, ЧТО ДЕЛАЕТ В КАНАДЕ:

— Я занимаюсь детьми — это то, что мне здесь особенно не удавалось. Дела, проблемы, вскочил, побежал, что-то решать, с кем-то встречаться. Там я лишен этой суеты, у меня достаточно свободного времени, я наконец могу с ними разговаривать, играть. Как прошел день в школе, с кем они дружат, кто им нравится, в кого влюблены — для меня это вдруг стало очень важным. Потому что я понял, что иначе могу их потерять. 

О ЖИЗНИ В КАНАДЕ И РОССИИ:

— Это чувство безопасности. Кожей ощущаю, на уровне подсознания, что мне не надо беспокоиться за свою 17-летнюю дочь, я не обнаружу ее изнасилованной и убитой в Битцевском парке.

Там есть одна уличная идеология — доброжелательность. Тебе любой человек улыбнется на улице, незнакомый. Если остановишь кого-то, попросишь помочь, показать, куда пройти — тебе всегда покажут, проведут, будут долго слушать твой плохой английский, попытаются понять. И мои дети, куда бы они ни приходили, — им рады. Рады! И они расцветают. Прошло буквально месяца полтора-два — и они научились улыбаться на улице. Просто проходящему мимо человеку, который им говорит: «Хелло, гайз!»  И я научился не пробегать на другую сторону, если вижу — молодежь с пивом идет... И ощущению, что проще простого — улыбнуться. 

Конечно, и там бывают сумасшедшие, которые берут в руки оружие и стреляют в кого попало. Но вероятность этого ничтожно мала по сравнению с каждодневной опасностью, которую я здесь ощущаю.

Энергия раздражения просто висит над Москвой, над огромным количеством людей, которые стоят в многочасовых пробках и ненавидят весь мир. Не потому, что они плохие, а потому, что когда сидишь пять часов на ж... в машине, то думаешь: «Да, б...!» И можете себе представить, сколько этой ненависти к обстоятельствам, к тому, что всё организовано именно так, а не так, чтобы было удобно. Эта энергия — она же каким-то образом аккумулируется. 

О КАРЬЕРЕ:

— Прекрасно отдаю себе отчет, что я там не нужен, но не загадываю. Будет оказия — почему нет. Но ждать, что буду играть Чехова... Здесь это всё-таки еще может произойти, там — вряд ли. Образ в кино не в один день создается. Вот Джонни Депп: любое его появление на экране — $100 млн, которые принесли зрители, чтобы посмотреть его еще раз. Возрастному русскому артисту сделать свою фамилию таким брендом — это что-то из области невозможного. Мы не можем сделать это в рамках даже домашней индустрии. У нас, в общем, только в телевизоре обращают внимание на то, кто снимается. А в кинотеатрах фамилии не определяют кассовые сборы, к сожалению. Мы так сильно рекламировали американский кинематограф — и ничего не делали для нашего. 

О РОССИИ:

— Я человек этой земли, никуда от этого не деться. И вряд ли где-то найдется еще такая. Скучаю по чувству, как бы сказать... Когда идешь по улице и понимаешь, о чем говорят проходящие мимо люди. 

О ПРИЕЗДАХ В МОСКВУ:

— За последний год — шесть раз. У меня здесь мама, у меня здесь теща, у меня здесь собаки, много всяких обязанностей. Это первое. Второе — конечно, работа. Если появится работа, ради которой я захочу прийти к жене и детям и сказать: ребята, вы знаете, но в ближайшие два месяца я буду в Москве работать, то они поймут. А для меня это будет шанс сделать что-то, за что ни мне, ни им не будет стыдно, за что они, может быть, будут даже гордиться. Я бы очень хотел, чтобы мои дети мною гордились. Очень хотел бы.