КОГО ПРИГЛАСИТ НА ЮБИЛЕЙ?

— Это в основном барды. Будет не столько концерт, сколько общение. Поэтому мне эстрадные звезды в такой программе не нужны. К сожалению, Новелла Матвеева болеет и прийти не сможет, Юлий Ким уехал в Израиль. Зато приедет Сережа Никитин. Он сказал, что в Кремлевский дворец на мой юбилей не пойдет, а в «Гнездо глухаря» заглянет. У Олега Митяева — наоборот. В «Гнездо» прийти не получается, а вот в Кремле он будет. 

О ВАЛЕНТИНЕ МАТВИЕНКО

— Она приезжала на вечер в Петербурге, посвященный моему 70-летию. Сидела со мной рядом и говорила всякие хорошие слова. Собственно, это всё, что я могу о ней сказать. С той поры мы как-то не общались. Зато мне приходилось активно выступать в печати и на демонстрациях  против строительства «газпромовской» башни, так называемого «Охта-центра». Не знаю, насколько ей это нравилось. 

КАКАЯ ЧАСТЬ В ЕГО ЖИЗНИ БОЛЕЕ ЕМКАЯ – ПИТЕРСКАЯ ИЛИ МОСКОВСКАЯ?

— Безусловно, питерская. Потому что детство, блокада, юность. Там всё первое: любовь, экспедиции, концерты. У меня только что вышла книжка, которая должна была называться «Память о Питере». Ее, правда, из конъюнктурных соображений в издательстве назвали «Атланты держат небо». Но тональность сохранилась. Конечно, я — ленинградец. Говорю так, потому что прямой связи с дедушкой Лениным это слово для меня не имеет. Я прекрасно понимаю, что необходимо было восстановить историческое имя Санкт-Петербург. Но факты моей жизни лучше упоминать в ленинградской оправе. Как-то не звучит «санкт-петербургская блокада».

МЕНЯЕТСЯ ЛИ ЕГО ПОЭЗИЯ ВМЕСТЕ С ЭПОХОЙ?

- По моим стихам и песням можно проследить, как от преданного сталинюгенда, воспитанного под социалистический барабан, я постепенно превращался в человека совершенно другого мировоззрения. Первые мои стихи, написанные классе в седьмом (это 1947 год) и напечатанные в  «Ленинградской правде», обличали политику «поджигателя войны» Уинстона Черчилля или что-то в этом роде. А в начале 1960-х я впервые попал на Антильские острова и там сочувствовал Кастро. У меня была песня «Отпустите меня на Кубу! И считайте меня коммунистом». В общем, как и многие шестидесятники, всерьез верил в социализм с человеческим лицом. Думалось, стоит отделить социалистические идеи от кровавой тени Сталина, и всё встанет на место. Но оказалось совсем не так. Еще у меня была песня, посвященная Желябову и Перовской как героям. Хотя теперь я понимаю, что они ничем не отличаются от фанатиков-террористов из «Аль-Каиды». Зато позже написал совершенно другую: «Ах, зачем вы убили Александра II?». Много было перемен в моем творчестве. К сожалению или нет, но все мои заблуждения носили искренний характер. 

О ТИТУЛЕ «РОДОНОЧАЛЬНИК АВТОРСКОЙ ПЕСНИ»

— У авторской песни нет одного родоначальника. Есть плеяда разных людей, сформировавших этот жанр. До Окуджавы писал песни Юрий Визбор, до него был талантливый Михаил Анчаров, а еще раньше Михаил Львовский, автор песни «Глобус» и всем известной «На Тихорецкую состав отправится». До Львовского были другие люди. Авторская песня многолика. Что касается меня, вышло так: остальные «патриархи» умерли и я остался как бы единственным из той плеяды. 

О ВРЕМЕНИ

- Ты чувствуешь себя реликтом ушедшей эпохи, застигшим эпоху нынешнюю. И это безумно интересно. Что сейчас происходит? О чем поют? Меня ответы не всегда устраивают. Некоторые вещи вызывают откровенное неприятие, вроде русского криминального шансона. Но в основном современные процессы в музыке достаточно интересны. Например, из представителей нашего рока я очень люблю Юрия Шевчука. Он талантлив и литературно одарен. 

НЕ БЫЛО ЛИ ЖЕЛАНИЯ УЕХАТЬ ИЗ РОССИИ?

— У меня неоднократно в разные годы такая идея возникала, в последние годы особенно, поскольку появились проблемы со здоровьем, а наша медицина дважды почти загнала меня в ящик. Однако ни разу мои мысли об отъезде не обрели реальные формы. Я встречался с нашими замечательными уехавшими поэтами: с Кенжеевым — в Штатах, с Коржавиным — в Канаде, с Михаликом — в Австралии и понял, что там меня ожидает почти тоже ощущение, какое я переживал, погружаясь в подводном аппарате в океанские глубины. Пока мы на суше, мы не думаем, как мы дышим. А когда идешь на глубину, об этом задумываешься. И поэт, пишущий по-русски за рубежом, примерно как акванавт. Он должен всё дозировать и учитывать. А «дышать» своим языком всюду — это важнейшая вещь, просто в повседневности мы на нее не обращаем внимания. И я боялся решиться на отъезд. И сейчас боюсь. Кроме того, полагаю, чтобы люди тебе верили как литератору, надо жить рядом с ними.    

(«Известия», 20.03.13)