О МОДЕ НА ДОКУМЕНТАЛИСТИКУ

— Эта мода далеко не всеобщая, но она, безусловно, есть. Это связано с тем, что давно уже никто не говорит людям правды и люди изголодались. Как оно есть на самом деле, никто не знает, а хочется. Включая телевизор, каждый из нас становится участником перформанса с двумя параллельным реальностями, которые никак между собой не пересекаются. Даже в так называемых реалити-шоу. Сидят, казалось бы, реальные люди, но это же клоуны какие-то, которых перекрашивают, переодевают... Нас всех насильно поселили в мир кривых зеркал, и многие, к сожалению, уже поверили, что им показывают реальность. Недавно смотрел работу молодого режиссера Таты Дондурей о хосписе. Там такая бабушка сколько-то-летняя говорит "А вы обратили внимание, что здесь убрали все зеркала? Не хотят расстраивать нас, женщин". Такое ощущение, что нас всех поселили в этот хоспис и не хотят расстраивать. А многие уже и сами не хотят расстраиваться. Но есть еще те, кто помнит, что бывает по-настоящему. Я и молодых людей таких знаю. Есть во многих генетическая, ими лично не тестированная память о настоящем. Рука такого человека непроизвольно тянется к гаджету — зафиксировать... Другое дело, что одной фиксации мало. Не является искусством любой снятый или записанный кусок реальности. За этим должна стоять личность, высказывание. Одно дело сообщать нечто, пусть даже острое, и совсем другое — выстраивать коммуникацию, разговаривать с людьми. 

КАКУЮ РЕАКЦИЮ ДОЛЖНО ВЫЗЫВАТЬ ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО

— Этими картинами мы должны создавать пространство людей, способных в конечном счете изменить страну. Тут нужна уверенность, сила, знаете, вот как давали бойцу 100 грамм перед атакой. Документальное кино — это и есть 100 грамм перед атакой для храбрости. 

НАПОМИНАЕТ ЛИ ЕМУ НЫНЕШНЕЕ ВРЕМЯ НАЧАЛО ПЕРЕСТРОЙКИ

— Очень напоминает. Я себя вообще считаю восьмидесятником. И мне кажется, что в каком-то смысле шестидесятники украли у нас 1980-е. Если бы 1980-е произошли в 1990-е, шестидесятники были бы послабее... И тогда мы сделали бы все правильно. Они за нас решили и за нас проиграли. Но сейчас мы в том возрасте, когда можем взять реванш. Ситуация похожа, с той только разницей, что тогда все подряд записывались в ряды протестующих. Был массовый призыв. А сколько негодяев шли впереди колонны... Сейчас в этих рядах только те, кто действительно иначе жить и мыслить не может. Это честнее. Тут только твой выбор и это уже не так выгодно, как было в 1980-е. 

В ЧЕМ ГЛАВНОЕ ВЫСКАЗЫВАНИЕ СЕГОДНЯШНЕГО КИНО

— Оно о конце. Это всегда кризис чего-то — семьи, морали, свободы, права. Всегда пороговое состояние. В этом году на фестивале будет картина Алины Рудницкой "Кровь" — о передвижном донорском пункте, который ездит по провинции. Это вообще что-то из Кафки. Там фактически группа кровопийц, выкупающих последнюю кровь у обнищавшей страны. Люди приходят к ним и рыдают, просят, чтобы купили кровь. А им говорят: у вас не хватает такой-то справки. "Да вы за полцены купите, мне жрать нечего. Ну за четверть возьмите". Все теперешнее документальное кино — свидетельство о катастрофе. В каком-то смысле это тема начала XXI века. Вторая тенденция — более утешительная. Кино свидетельствует о том, что пора опять браться за руки, как в старой песне. Все нулевые мы прожили по одному, в безвоздушном пространстве. Главное в нулевых — кризис смыслов. Любых. А сейчас смысл забрезжил и опять происходит консолидация — в мини-сообщества, мини-клубы, мини-группы. Наметились новые смысловые точки, на которых можно сходиться или расходиться. Они далеко не всегда политические, но, к сожалению, у нас сейчас и эстетика стала политикой. В отсутствие политики политикой становится все. 

(«Огонек», 04.11.13)