Николай Коляда: «Вы мне покажите хоть одного, кто не пьет перед полетом!»
ОБ ИНЦИДЕНТЕ С САМОЛЕТОМ
— Здорово! Когда я приехал, директор [Театрального] центра «На Страстном» Миша Пушкин встал на колени и сказал: «Коля, ты гений пиара! Как ты это придумал?» Я потом пришел домой и подумал: «Надо же, мне 56 лет, я работал всю жизнь, я поставил 80 или 90 спектаклей по всему миру, мои пьесы идут в Австралии, в Америке, в Англии, я воспитал тысячу учеников — и актеров, и драматургов, никто обо мне ничего не знал». Я очень боюсь летать, я ужасно боюсь, и с возрастом это становится какая-то невозможная паника: подхожу к аэропорту, и меня начинает трясти.
О БОЯЗНИ ПОЛЕТОВ И ВЫСОТЫ
— Слушайте, а кто не пьет? Вы мне покажите хоть одного, кто не пьет перед полетом! Да наплевать, зато ты летишь и не думаешь о том, что самолет железный, но он летает, что там пилот нажмет не ту кнопку — и сейчас твоя смерть. Ты в воздухе, ты заключаешь сделку с дьяволом — все! Я два часа молюсь, я все время повторяю молитву. Одна моя подружка говорит: «Молодец Коля. Один молится, а спасутся все». Я больной, меня обуевывает жуткий страх, ну просто панический страх. Прибыли мы как-то в Грецию на гастроли — меня поселили на 22 этаж. Я ползком подползал, чтобы закрыть балкон на ночь. Что делать, в каждой избушке свои погремушки. Ну — сумасшедший. Так что, когда мне говорят, что я бросился и ударил милиционера... Если бы я ударил милиционера, я бы сейчас с вами не разговаривал, а сидел бы в кутузке 15 суток — и все бы радовались: «Э-э, посадили! Так тебе и надо!»
О НОВОМ ЗНАНИИ «КОЛЯДА-ТЕАТРА»
— Делают. Обещали вот в марте, апреле, мае, июне... обещали!
Я захожу туда раз в неделю, осторожно смотрю, потому что театр потихонечку начинает обретать очертания. Уже сделали амфитеатр. Я ходил — проверял акустику, смотрел и думал, как надо перенести на эту сцену 48 спектаклей, которые у меня в репертуаре. Надо их обновить, костюмчики купить новые, декорации сделать новые. Но это будут радостные хлопоты, мы все ждем не дождемся, когда переедем.
Он не очень большой, но он как тортик. Там в одном зале 121 место, а в другом зале — 50-60-70, многофункциональный он такой. Фойе есть... Вы знаете наш деревянный дом, в котором мы сейчас живем? Там двести квадратных метров. И мыши ходуном ночью ходят. Правда, мы против них боремся. Там зрители — их 60 человек, 56 даже — сидят впритык. И конечно, им и тяжело, и неловко. Ты платишь деньги, достаточно большие для провинции, 600-700 рублей, — должен же быть буфет, гардероб. Ни сесть, ни встать, что называется. Но билеты не купить за месяц вперед. Несмотря ни на что.
ОБ ОТНОШЕНИИ К ВЛАДИМИРУ ПУТИНУ
— Я верю в Путина, вы понимаете? Я верю в Путина. И он мне нравится.
<...>
Почему нравится? Потому что он все делает правильно. Ну что досталось ему в наследство? Я аж закроюсь (скрещивает руки на груди). Что было после Ельцина? Сколько грязи, сколько этой катастрофы! Как мы, русские, позорились за границей! Вот приезжаешь куда-то за границу, в какую-нибудь Германию — все смеются: «Гы-гы, русские. Гы-гы, идиоты». Страна разваливалась, Ельцин косой, черт-те-знает-чего, дирижирует оркестром, из самолета не выходит — тоже был дебошир, кстати, еще тот, надо было его посадить, гада! И вот все это барахло достается Путину… И он тащит, тащит, тащит, тащит. Ну я же вижу это.
О ПОСТАНОВКЕ «МЕРТВЫХ ДУШ»
— Ну, вы же не скажете, что в этом спектакле (если вы его видели) ненависть к России? Меня раздирает любовь. Меня раздирает любовь, понимаете! И когда в финале [спектакля] лежит Чичиков под памятником Гоголю, он кричит: «Куда несешься, Русь-тройка?» — так это мои слова! Мне хочется всем сказать: ну куда ты несешься, Русь-тройка, что ты творишь? Что ты делаешь? Ну остановись на секунду, хоть задумайся! «Давайте нахер Путина, давай за этого, давай за того!» Ну давай, ну давай — идиоты, понимаете? Ладно, хватит уже на эту тему. Давайте про искусство, про творчество.
О СОБАКЕВИЧЕ-ЕЛЬЦИНЕ
— Ну, это длинная история. Он все-таки оттуда, из Екатеринбурга, из партийных работников — это во-первых. Во-вторых, это как-то случайно получилось на репетиции. Я сказал Сереге Федорову: «Федоров, ну-ка играй чиновника. Он говорит: «Чино-о-о-вни-ка-а...» И вдруг начинает говорить голосом Ельцина. Я говорю: «Тихо-тихо, ты прижми, чтобы сильно похоже не было». А он начал это делать, и все 40 человек, что были на репетиции, так ржали, что катались по полу просто. Я сказал: «Оставляем». Я даже не репетировал этот кусок, понимаете? Потом только сказал своей студентке Копарулиной: «Иди, будешь ему подсказывать слова, стоять как пресс-атташе или кто-то такой». Вот и все. Не было такого, что я лежал на диване, долго-долго думал, придумал, пришел и сказал: «Иди играй Ельцина». У нас все рождается на репетиции. Я вообще не готовлюсь к репетициям. Я прихожу: «Здрасьте. Включай музыку. Включай свет. Ну, пошли. Ну, ходи. О, хорошо!» И потихонечку начинаем вместе с артистами что-то делать.
О «ЗОЛОТОЙ МАСКЕ»
— Не «Золотая маска», а «Золотая смазка» называется. В провинции все ее так называют! Вы знаете, над этой «Золотой маской» уже все смеются. Потому что это все стало походить на Леонида Ильича Брежнева. «Ну, кому? Давайте Евгению Миронову восьмую штучку повесим». Слушайте, Россия велика и прекрасна, и спектаклей хороших так много, что представить себе нельзя. Но в Москве идут подводные течения: туда, сюда, туда, сюда. Я поначалу пытался в этом разобраться, был даже однажды членом жюри «Золотой маски», а потом подумал: «Слушайте, а пошли вы-ка нахер! Зачем мне ваше говно надо?» Я вон сижу у себя там спокойно. Мы четыре раза ездили на «Золотую маску» — как часы. Приезжали, привозили, нам не давали, члены жюри спали, были недовольны. Но в этой премии нет никакого престижа. Она просто себя изжила. Это всегда так: что-то идет-идет-идет, а потом надо уже понимать, что надо это ломать. Я Лие Ахеджаковой пожаловался много лет назад, когда мне еще хотелось: «А вот „Золотую маску“ мне не дают...». Она сказала: «Да господи, Коля, у всех твоих артистов и у тебя вот такие „Золотые маски“!» И я подумал: действительно, у нас «Золотых масок» много. У меня один артист другого лучше в театре. Таких в Москве нет ни одного. Сто процентов. Зуб даю.
(Александра Зеркалева, Lenta.ru, 22.01.2014)