ЧТО ЕМУ БЛИЖЕ - КИНО ИЛИ ТЕАТР?

- Я начал свой творческий путь в театре, у Юозаса Мильтиниса (руководитель Паневежисского драматического театра. — Прим. ред.), работал там практически с его основания: театр был открыт в 1940 году, а я туда попал в 1941-м, мне было 17 лет. Меня приняли в театр за месяц до начала войны.

КАК ЕГО ПРИНЯЛИ В ТЕАТР БЕЗ СПЕЦИАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ?

- А он только людей без специального образования и опыта работы и искал. Когда Мильтинис вернулся из Парижа, где учился, его поставили управлять Театром Дворца труда в Каунасе. Актеров, которые уже работали в других театрах, он к себе не брал принципиально. Я попал в театр именно потому, что был чистым листом, не испорченным педагогикой и приемами других режиссеров. У Мильтиниса был свой особый подход к театру, его понимание того, как нужно играть, отличалось от всего, что тогда считалось каноном. Он учился в Париже у Шарля Дюллена, дружил с Жаном-Луи Барро, перенял от них восприятие театра, и это восприятие не имело ничего общего с тем, каким был литовский театр на тот момент. Он, конечно, очень выделялся на фоне правящей бал школы Станиславского, и со «станиславщиной» он спорил.

ОБ ИГРЕ НА СЦЕНЕ И ЖИЗНИ НА СЦЕНЕ

- Человек на сцене должен был оставаться человеком, а не театральным принципом, артистом. Он просил нас не быть артистами на сцене, ненавидел театральщину и штампы. А в то время эта самая театральщина была очень распространена: нарочитые позы, горящий взгляд, поставленный голос и искусственные интонации. Я отлично помню эту манеру игры, которую видел, когда еще мальчишкой подрабатывал статистом в театре и смотрел все спектакли из-за кулис. То, что Мильтинис нам впоследствии запрещал, в других театрах от актеров требовали, театр не должен был быть похожим на жизнь: «Жить будете в жизни, а театр — это театр!»

КАК РАБОТАЛИ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

- Нормально работали. Театр закрылся на несколько дней, мы посидели по домам и подождали, что будет дальше, — но потом вернулись к работе. Правда, была еще история: когда война заканчивалась и немцы отступали, мы планировали бегство на Запад, в Париж, где у Мильтиниса были связи, знакомства и вообще практически дом.

ПОЧЕМУ ХОТЕЛИ БЕЖАТЬ?

- Непонятно было, чего ждать. И на фронт не хотелось. К тому же это было желание Мильтиниса, он считал, что в Париже лучше, чем в Москве. А я просто хотел быть рядом со своим режиссером, а где — мне было все равно. Я рассуждал так: «Куда он, туда и я». Немцы отступали, мы двинули на Запад, дошли до Жемайтии (регион на западе Литвы. — Прим. ред.), и тут линия фронта сдвинулась, советские войска нас догнали. Мы решили вернуться ­домой в Паневежис.

СЛОЖНО ЛИ БЫЛО ПЕРЕСТРАИВАТЬСЯ НА КИНО ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАБОТЫ В ТЕАТРЕ?

- Сложно и очень неприятно. Сниматься хотелось, но игра в кино очень ­отличается от театральной: этого нельзя, того нельзя, повернуться лишний раз нельзя, опереться спиной — тоже, потому что ты работаешь на камеру. Но ни­чего, я привык и в итоге очень много снимался в кино по сравнению с другими литовскими актерами, особенно театральными.

О ФИЛЬМЕ «МЁРТВЫЙ СЕЗОН»

- Пробы прошли удачно, и меня утвердили на роль. Но уже в процессе съемок, когда было снято довольно много материала, сценаристы ­поставили мою кандидатуру под сомнение. Им показалось, что я не подхожу из-за внешности. Существовал штамп, что советский разведчик — это такой высокий стройный светловолосый красавец с голубыми глазами. Не с внешностью обычного человека, как я, а с особыми чертами разведчика. Так, чтобы он шел по улице, и все сразу понимали — разведчик идет! Зритель есть зритель, и у него часто бывают дурацкие представления о кино.

Ситуацию спас бывший разведчик Конон Молодый. Он был прототипом Ладейникова, именно по мотивам его биографии был написан сценарий «Мертвого сезона», а на съемочной площадке он работал консультантом. Мы довольно много общались с ним во время съемок, я смотрел на него и старался поймать, как он себя ведет, чем руководствуется, как разговаривает, чтобы передать это в кадре. Мы даже внешне были немного похожи. Он за меня заступился, сказав, что играть Ладейникова должен я и никто другой.

ОБ АНДРЕЕ ТАРКОВСКОМ

- Безусловно, он очень талантливый режиссер, и работать с ним было интересно. Мы не сразу сработались и не легко нашли общий язык, но в итоге, мне кажется, все получилось, и Тар­ковский моей работой остался доволен. Но он не был главным режиссером моей жизни.

КТО БЫЛ ГЛАВНЫМ РЕЖИССЁРОМ В ЕГО ЖИЗНИ?

- Витаутас Жалакявичюс, конечно. Первый и самый важный.

О САМООЩУЩЕНИИ

- Я литовец. Даже в советское время думал так же, и Литва для меня была прежде всего Литвой, а уже потом — советской Литвой.

СКУЧАЕТ ЛИ ПО СССР?

- Ни по чему не скучаю. Но и ругать ничего не хочу: я жил при советской власти, начал работать в театре, снимался в кино. Не на что жаловаться, все было хорошо.

СЛЕДИТ ЛИ ЗА НОВОСТЯМИ ИЗ РОССИИ?

- Я не дурак, чтобы не интересоваться тем, что происходит в мире, и не следить за новостями. Но не сказать, чтобы эти новости меня слишком волновали.

О ТЕХНОЛОГИЧЕСКИХ НОВИНКАХ

- Мне все это интересно, и я более-менее в курсе. Пользуюсь мобильным, заглядываю в интернет — но не живу в нем и не схожу от него с ума, как некоторые. Но, если честно, я понимаю, что это все уже не про меня и не для меня. Не успеваю за новостями, да мне и не очень интересно. Это все новый мир, а я все-таки из старого.

(Злата Николаева, «Афиша-Воздух», 30.01.14)