О РАБОЧИХ ОРТНОШЕНИЯХ С АНДРЕЕМ ЗВЯГИНЦЕВЫМ

— У нас с Андреем нет никакого рабства. Нет гнета. Иногда, может быть, требуется самопожертвование. Но я мало с кем работал еще, поэтому у меня нет статистики по режиссерам. Андрей полностью дает реализоваться.

СКОЛЬКО ПИШЕТСЯ СЦЕНАРИЙ?

— Я пишу быстро. 9-10 дней. Но перед этим еще хожу месяца два или три. Я называю это "получение прав демиурга". В какой-то момент вдруг понимаю, что все, надо писать, что тебе как бы дали разрешение. И если этот момент не упустить, то будет вдохновение. Получается, что в общей сложности месяца 3-4 пишется.

СЛОЖНО ЛИ ПОТОМ ПЕРЕПИСЫВАТЬ СЦЕНАРИЙ?

— Ну, я уже привык. К тому же у тебя есть собеседник — режиссер, соавторы, которые, собственно, знают, что... ну или, по крайней мере, очень хотят что-то с этим текстом еще сделать. И ты волей-неволей включаешься в редакторскую работу.

КАКОВ ЗВЯГ ИНЦЕВ В ОБЩЕНИИ?

- В творчестве мне с ним комфортно. Во-первых, он не использует меня как печатную машинку, а дает возможность сочинить собственный текст. Когда литературный вариант готов, мы садимся и доводим его до состояния, так сказать, технического документа, с которым и будет работать съемочная группа. Я не помню ни одного случая, чтобы мы, работая над сценарием, поругались или подрались. Бывают жаркие моменты, но это скорее дружеский восторг, порыв... <…> Он, в принципе, другой человек, он все-таки актер с младых ногтей, из творческой среды. А я... Знаете, и на стройке поработал, и автостопом поездил. Он — интеллигент, а я... В общем, мы и есть тот самый лелеемый союз интеллигенции и рабочего класса.

О ВНУТРЕННЕМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ УЖАСЕ

— Ужас — точно, но он скорее не человеческий, а космический, что ли, вселенский... Экзистенциальный. Люди очень хотят казаться хорошими, а на самом деле они и не хорошие, и не плохие. В целом. Но по отдельности каждый, конечно, ужасен, прямо-таки воплощение ужаса. Бродский, кажется, сказал, что человек не может быть счастлив по определению, ибо он смертен. А я думаю, если не может быть счастлив, то и прекрасен не может быть. Ужасно красив — да. Но именно, что ужасно. Мысль о смерти вселяет в человека ужас. Он, конечно, гонит от себя эту мысль, загораживается от нее как только может. Но ужас в нем все равно остается и часто проявляется и в словах, и в поступках. Я не верю тому, кто говорит, что не боится смерти. Такой человек тогда и боли не должен бояться и не должен чувствовать — ни своей, ни чужой — вообще ничего не чувствовать. Ну, то есть это уже, видимо, мертвый человек... Именно необходимость существования заставляет совершать грандиозные поступки внутри этого маленького ада. У меня с какого-то момента сложилось такое катастрофическое ощущение жизни... Я в любой ситуации готовлюсь к худшему. И поэтому привык видеть в людях плохое, сразу, потому что хорошее он и сам продемонстрирует в полной мере. От людей отдельных, может быть, и жду чего-то хорошего, от человека в принципе — не очень. И пусть прозвучит банально, но хочется сделать человека лучше. Но это вроде как вообще одна из главных задач искусства.

СКОЛЬКО ЛЕТ ИХ ТВОРЧЕСКОМУ ТАНДЕМУ?

— Страшно сказать, уже второе десятилетие. С 2001 года. Но это не значит, что у нас каждый день мозговой штурм. За эти 13 лет всего три фильма. Работа происходит, нет никакого гона. У нас есть готовые замыслы, ждущие своего часа. И мы готовы создавать новые. Сейчас Андрей, наверное, поедет с фильмом по странам, где будет прокат. Когда он придет в себя после этого — неизвестно. Может два года пройти, может три.

О СОЗДАНИИ ДИАЛОГОВ

— Диалоги пишутся, как и сценарий, запоем, как получается — непонятно. А вот сбор информации... Он происходит сам собой, работает какой-то интерфейс невидимый или локатор, сам по себе. Я не подслушиваю разговоры на улице. Это все появляется в голове, само. Может, там чип какой-то стоит. Подсказчик. Потом, когда мы сидим и работаем над режиссерской версией, мы всю эту литературу выжимаем, из мизансцен, из диалогов. Параллельно идут пробы, приходят актеры, текст может меняться. По мне, так диалоги лучше не менять, потому что сцена уже построена. Хотя многое зависит от актера.

О ЖЕЛАНИИ АКТЕРОВ ПЕРЕДЕЛАТЬ СЦЕНАРИЙ ПОД СЕБЯ

— Говорят, Микки Рурк очень любит переделывать под себя сценарии. Лично я ощутил это на площадке "Левиафана" — микки рурков здесь хватало, была такая команда известных актеров, и все они пытались подработать текст под себя. Я считаю, что это кощунство. Я даже уехал с середины съемочного периода, потому что у меня сердце стало болеть. Это невыносимо, потому что ты видишь, как на площадке умирает твой сценарий. Нужно понимать, что важно каждое слово, оно продуманное, оно несет в себе определенный смысл. Я не помню, то ли Феллини, то ли Брессон — кто-то из них говорил, что фильм рождается в сценарии, умирает на площадке и, может быть, оживает при монтаже. Это вечная история.

НАХОДИТСЯ ЛИ НА ПЛОЩАДКЕ ВО ВРЕМЯ СЪЕМОК?

— Да, я был на "Изгнании" целиком, на "Елене". Там во многом удавалось текст отстоять и какие-то смысловые вещи. Но я должен сказать: большинство актеров варварски относится к тексту. Какой бы ты ни был звездой, ты должен понимать, что эти диалоги введены не просто так, каждое слово стоит на своем месте. Мы все восхищаемся драматическими американскими сериалами, а ведь их успех связан с тем, что они спродюсированы авторами сценария. Мы же, наше кино, на мой взгляд, что в сериалах, что в полном метре, движемся в сторону Болливуда. В сторону голливудской фактуры с болливудской сутью. Все эти фильмы, "Легенда N 17" какая-нибудь, к примеру, там ты все время ждешь, что вот-вот сейчас актеры пустятся в пляс, начнут петь, они просто иначе уже не могут выразить переполняющие их чувства...

ПЛАНИРУЮТ ЛИ СДЕЛАТЬ КИНО О ВОЙНЕ?

— У нас со Звягинцевым есть хороший замысел, военный, который, думаю, при нынешних реалиях никто не поставит. Он настолько радикально другой, что сейчас его не пропустят. Этот замысел уже несколько лет лежит, он такой парадоксальный, честный, прямой. Но там скорее не героическое, а про людей, которые были вынуждены как-то существовать во время войны... Я считаю, что фильмы вроде "В тумане" Сергея Лозницы — это взрослое кино. Проблема в том, что у нас про войну все время снимают подростковые какие-то фильмы, детские.

О СВОИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ УБЕЖДЕНИЯХ

— Ну, я такой, наверное, умеренный либерал... На протестные акции не ходил, но был в курсе и анализировал. Мне, конечно, ближе либеральные взгляды в самом примитивном смысле. Я просто помню СССР, помню перестройку. Себя плохо помню, но вот обстоятельства жизни хорошо. И мне гораздо важнее, что я свободен абсолютно, по сравнению с тем, что было в советское время.

(Андрей Архангельский, «Коммерсантъ», 09.06.14)