ОБ УНИКАЛЬНОСТИ РОССИЙСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ОРКЕСТРА

- Вы очень хорошее слово сказали — «уникальность». Для меня этот оркестр — может быть, лучший или один из лучших сейчас в России. Я работаю с ним с огромным удовольствием. Самое главное — у него есть не просто особое лицо, а особая культура исполнения. Оркестр состоит из высококлассных музыкантов, они очень хорошо воспитаны Михаилом Плетневым. И с энтузиазмом относятся к музыке, что далеко не во всех российских оркестрах имеет место.

О БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ

- В настоящий момент, на мой взгляд, это не художественная субстанция. И то, что там происходит, вызывает у меня не просто тревогу, а чувство ужаса.

То, что там звучит, не приносит мне никакого художественного и творческого удовольствия. Я имею в виду то, что слышал: «Царская невеста», «Риголетто», последняя «Пиковая дама».

Просто мне как музыканту не нравится направление, которое теперь имеет Большой театр. Люди, приходя на такую классику, как «Риголетто», не должны видеть гриф «16+». Они должны иметь возможность прийти с детьми и послушать замечательную музыку Верди. «Пиковая дама» идет с пометкой «12+». А если кто помладше просочится, то будет шокирован?

О МАРКИРОВКЕ «16+» В «ЗОЛОТОМ ПЕТУШКЕ» И «КАВАЛЕРЕ РОЗЫ»

- Вы знаете, да. Но в этих операх эротика заложена в музыке, это возвышенная эротика. Она существует в голосах, звучании оркестра, а не в похабщине на сцене, как, например, в «Риголетто». Меня это возмущает, поскольку Большой театр — все-таки светоч культуры для всех нас. А это значит, что там должны быть какие-то идеальные постановки основных классических опер — Глинки, Чайковского, Верди. Хотя есть и удачи. «Дон-Карлос» очень красиво поставлен.

ОБ ЭКСПЕРИМЕНТАХ В ОПЕРЕ

- Отвечу просто. Любая опера может быть поставлена и в классическом, и в экспериментальном ключе. Главное — талант режиссера, талант исполнителей, которые воплощают его замысел. Но прежде всего — постановка должна соответствовать музыке. Музыка — язык, и когда в ней говорятся одни «слова», а на сцене вы видите другие, совершенно с ними не совпадающие, это очень сложно воспринять. Музыка этим возмущается, музыка болеет и скромно сопротивляется.

О ВОЗВРАЩЕНИИ В БОЛЬШОЙ

- Никто не может повернуть время вспять. Лично я могу вернуться. Но для этого многие люди должны стать другими. Или просто должны быть другие люди. А мое преклонение перед Большим театром как великим достоянием России неизменно. Есть Кремль, есть наши храмы. Большой — такая же величина.

О ЛЮДЯХ БАЛЕТА

-  Такова специфика балетного искусства. Это люди, которые с малолетства живут в своей келье. Они безумные трудяги. Мышление у них весьма специфическое.

Они более наивны, открыты, взрывчаты. Для них работать в Большом театре — большое счастье, и это счастье надо подкреплять отношением. С ними нужно быть предельно осторожным. Требовательным, но чутким. Я очень люблю балет. У нас он всегда находился на высочайшем уровне. Таких скандалов, которые происходили, к сожалению, при мне, — с Филиным и с другими, — слава Богу, сейчас нет.

О ЮРИИ ЛЮБИМОВЕ КАК ОПЕРНОМ РЕЖИССЕРЕ

- Любимов был человек очень специфический. Он, как вы знаете, обрезал «Князя Игоря» на полтора часа. Ему все время казалось, что это длинно, монотонно, однообразно. А в музыке повторы — часто не просто повторы, а накапливание настроения, развитие на том же материале. Это психологически очень сложная субстанция. Он это недопонимал, но, будучи гениальным режиссером, находил свое решение. Не думаю, что любимовский «Князь Игорь» всегда будет украшать Большой театр. Я пытался с ним спорить, и какие-то вещи он принял — немножко расширил партитуру. Но, конечно, его концепция была такая: никаких длиннот, максимально коротко. А стиль Бородина — как раз прямо противоположное. Так называемая эпика в музыке: спокойствие, широкие фразы, неторопливое развертывание материала... Это сейчас немножко не ко времени. Но тут музыка помогла бы, если ее хорошо исполнять. Мне кажется, все, что мы могли сделать, мы сделали.

(Светлана Наборщикова, «Культура», 25.03.15)