ОБ ОТПУСКЕ В ДЕРЕВНЕ

– Я вообще стараюсь бывать как можно меньше на людях. Пытаюсь избегать всяческих ужинов и приемов. За год накапливается столько впечатлений, что хочется хотя бы крошечный отрезок времени, называемый отпуском, побыть с самим собой, с женой и с природой, которая дает силы.

<...> Удочки, сапоги — за грибами ходить — и кучу партитур. Утром бродишь по лесу и гриб высматриваешь или на речке за поплавком пристально наблюдаешь. И больше ни о чем не думаешь. А после обеда — занятия музыкой, без которой я жить не умею.

О ПОСТАНОВЕ «ИОЛАНТЫ» ЧАЙКОВСКОГО В БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ

– Единственный формат, в котором меня привлекает опера, это концертное исполнение. В последнее время я сталкивался с такими режиссерами, которые совершенно не понимают, что они делают.

Есть лига режиссеров-вандалов, которые в поисках дешевой славы просто издеваются над оперой. Когда в Вене я ставил «Ивана Сусанина», по воле режиссера на сцене пили водку. Я говорю: «Не было водки в то время!» Режиссер меня не слышит. Иногда режиссерский беспредел доводил меня даже до расторжения контракта с театром.

О ТОНКОСТЯХ ДИРИЖЕРСКОЙ ПРОФЕССИИ

– Можно по-разному повелевать тиграми в клетке: один дрессировщик хлыстом бьет и сам дрожит от страха, а другой берет лаской. Думаю, в искусстве должен командовать авторитет, но стиль должен быть демократичным. В любви человек становится талантливее и сделает гораздо больше, чем от страха или ради денег.

<...> Дирижирование становится хобби, перестает быть профессиональным. Вроде бы каждый может. На самом деле — не каждый.

Умные музыканты — такие как Рихтер, Третьяков, Давид Ойстрах — понимали это после первых проб. Любая самодеятельность унижает профессию. Знаю очень много случаев, когда, занимая дирижерский пульт, прекрасный музыкант становится даже физиологически смешон.

О НАДНАЦИОНАЛЬНОМ ВОСПРИЯТИИ МУЗЫКИ

– Я все-таки за национальное восприятие искусства. Но считаю, например, что Бетховен — наднациональный композитор, как и Чайковский. В исполнении Чайковского западными оркестрами проскальзывает сентиментальность. А ее нет у Чайковского.

(Мария Бабалова, «Вечерняя Москва», 04.08.2015)