О 90-ЛЕТНЕМ ЮБИЛЕЕ

— Я клянусь вам, что до этого года я не ощущала возраста. Просто никакого. Ощущение было как у Гоголя: «Легкость в мыслях необыкновенная». А в этом году, от того, что я получила роль большую и трудную (Ирмы в «Роковом влечении») и у нас был короткий срок для выпуска спектакля, а я никак не могла запомнить текст. Просила подсказывать — и от этого безумно страдала. Вот тогда и почувствовала возраст.

Потом, роль эта на каблуках, потому что без каблуков я чувствую себя другой женщиной, совсем не той, которая должна выходить в «Роковом влечении». Хотя каблук не так уж высок, всего сантиметров шесть. Я туфли меняю, костюмы меняю — их с десяток. Так что я собрала все свои силы, чтобы зрители и партнеры не чувствовали моего несовершенства. Это утомляло, пугало очень. И только за неделю, когда почувствовала, что знаю текст, немного успокоилась.

О СВОЕМ ОБРАЗЕ

— Но вы знаете, мне не нравится мнение людей обо мне, оно мне кажется примитивным. Ведь как меня воспринимают? Милая, улыбчивая, ямочки на щеках… Еще — нескандальная, чистая, верная — в общем, правильные черты. И все-таки это не совсем так. Поэтому что когда я получила роль, где есть внутренние зигзаги, то мне показалось, что меня кто-то может увидеть немножко новой. И я сказала себе: «О-о-о, это мне придется обнажиться». А если не обнажаться, то и нет смысла играть.

А вы знаете, самое смешное, что начиная, пожалуй, с 70 лет я вдруг в своем театре стала иметь роли, которые мне доставляют удовольствие. Это и роль в «Орнифле» по Мольеру, и небольшие эпизоды в нашем юбилейном спектакле. Чаще всего, если у персонажа серьезный возраст, то, считай, нет женщины, а есть просто бабушка, тетя или вдова. Не женский род, а функция семьи. Но это меня никогда не интересовало.

Вот старые люди, у которых семья, дети, внуки, — они как бы становятся олицетворением семейной крепости. А я никогда ничем таким не увлекалась. Например, любая квартира, которую мы с мужем меняли на лучшую, для меня становилась в тягость. «Нам и здесь хорошо, ничего нам не надо», — говорила я мужу. «Мы можем подписаться на трехкомнатную квартиру», — говорил он про эту самую квартиру, где мы с вами сидим. И даже мы подписались на дачу, но потом я сказала Володе: «Зачем? Я туда не поеду». То, что называется «вить гнездо», это не для меня. Это он вил, а я только зарабатывала деньги. И получалось все хорошо от того, что он доволен и я довольна.

О КОМИЧЕСКИХ РОЛЯХ

— Нет, у меня это не получается. Я в «Талантах и поклонниках» играю Домну Пантелеевну — и не могу сказать, что это смешно. А потом, рядом со мной всегда была Оля Аросева, которой ничего не стоило, чтобы все хохотали. А я даже не знаю, что можно сделать, чтобы на меня посмеялись. Это как бы не моя стихия. Я просто привыкла к тому, что я не комик. Я ведь к профессии не отношусь как другие. Я не всеядная, то есть когда артистка хочет играть и то, и другое, и третье. А я хочу прожить на сцене вот эту жизнь и эту. А вот эту — совсем не хочу.

Я чаще хотела прожить роли, которых нет в нашем театре. Поэтому всегда уходила на сторону. В 1953 году я, молодая актриса, где-то прочла, что в Брянске идет пьеса «Дженни Герхардт». И написала письмо главному режиссеру, что мечтаю сыграть хотя бы три спектакля, потому что хочу прожить именно эту жизнь. И, представьте себе, он согласился. Мне дали шанс, хотя там были свои актрисы, и они потом продолжали играть. А я сыграла всего три или четыре раза — и была абсолютно счастлива.

О ЗАТИШЬЕ ПОСЛЕ «СКАЗАНИЯ О ЗЕМЛЕ СИБИРСКОЙ»

— Пырьев, когда закончилась картина, вызвал меня как бы на беседу в гостиницу «Москва» и стал приставать. И в этой борьбе я победила, отбилась. Но самое-то смешное, что всю жизнь я думаю: «Если бы он за мной ухаживал, если бы он меня полюбил, я могла бы его полюбить и даже быть с ним». Тогда Пырьев сказал: «Больше ты сниматься не будешь». «Ну и наплевать», — подумала я.

О МУЖЕ

— Ну, во-первых, ангел-хранитель дал мне огромную любовь, которую я сохранила на всю жизнь. Во-вторых, дал моего мужа, который меня понимал, оберегал, прощал, любил. И был чистым человеком.

Я… К концу жизни я его очень любила, я его жалела как ребенка, потому что он много болел. Я точно знала: сделаю все, чтобы он был счастлив. Но именно сделаю, а не то, что из меня это лилось. Но я была ему хорошей женой. Многое происходило без моих усилий — все мои награды, звания… А дальше — старость, которая дала мне потрясающие роли.

ОБ ЭГОИЗМЕ

— Наверное, да. Могу упрекнуть себя, что стараюсь жить в свое удовольствие.

О ВЛИЯНИИ РОЛЕЙ НА ХАРАКТЕР

— Меняют, однозначно. Когда я играла каких-то тетенек, они не влияли на меня. Потому что я не люблю быт. Ой, мне тут недавно предложили сняться в картине в роли пенсионерки, которая в магазине забыла заплатить…

Ну да, пенсионерку унизили — казалось бы, моя тема. Но я представила, что я вся в сумках, ищу деньги, и поняла: не мое. А вот когда один наш актер предложил мне столетнюю старуху, в полузабытьи, она мне понравилась. Она говорит: «Я выйду замуж за дворника, чтобы освободить квартиру для сына». Вот этот благородный поступок столетней женщины — по мне.

Или возьмем Раневскую, которую играла в Твери. Когда начинала репетировать, я полагала, что она греховна. И мне это нравилось. Сцену с Петей Трофимовым я играла, как будто чуть-чуть его соблазняя: ну ничего не может поделать со своей натурой — вроде «простите, но по-другому не могу». Моя манера жить — чуть похожа: я живу, как мне нравится. И так получилось, что Бог посылает мне эту возможность. Я прожила очень любимой. А вот графиня из «Фигаро» мне добавила женственность, беззащитность, робость — полудетские ощущения от жизни и желания.

О СПОРТЕ И ВНЕШНЕМ ВИДЕ

— Я ее [зарядку] никогда не делала. С детства не любила танцевать, не умела кататься на коньках, на лыжах. Спорт — это для меня вообще абсолютный минус. И в то же время, если видишь самое себя в зеркале и чего-то тебе очень противно, тогда надо сказать: «Если сильно подрасплылась, надо поменьше поесть». А есть вещи, которые невозможно исправить. Вот здесь следы возраста — никуда не денешься. А вот прическу можно сделать.

Бассейн я люблю, но не спортивный, плаваю потихоньку. Не выхожу на улицу, если не подкрашу глаза и губы. Проснешься, а лицо такое стертое — хочется быть на себя похожей, прежнюю или какая я в театре. Но не сильно, потому что скажут: «Намазалась до ужаса». Мне ведь многого и не надо — хороший взгляд, добрый, наполовину влюбленный, или просто уважение — это питает.

Может, я покажусь вам смешной, но в моем возрасте я до сих пор испытываю чувство влюбленности — в людей, в природу, в жизнь. Мне 90 лет. Я стою на сцене родного театра в долгожданной роли. На поклонах сжимаю руки моих любимых партнеров и вижу, как по проходу бежит моя внучка Светочка. Ей пять лет. Она протягивает мне цветы. Это и есть счастье…

(Марина Райкина, «МК», 29.09.15)