ОБ ИНСТИТУТЕ РАЗВИТИЯ ИНТЕРНЕТА И ПИРАТСТВЕ

— Позитивно, потому что она показывает, что нашими проблемами кто-то занимается. Но проблема в том, что цели ИРИ частично отличаются от наших. Надо сказать, что в 2008 году произошел технологический переворот: были заложены огромные ресурсы, чтобы страна получила интернет на уровне, технически превышающем уровень европейских стран. Сейчас у нас проникновение, как в Канаде, а охват рынка выше, чем в Китае. Но если проблема дорог решена, то осталась проблема дураков. Если приводить другое сравнение, то у нас построили сверхсовременный магазин, какого нет нигде в Европе, но торгуют в нем из-под полы. В итоге сейчас самая оптимистическая оценка пиратства, даже на официальном уровне,— 90% трафика.

Поскольку проникновение интернета уже почти достигло максимума, должен быть следующий этап — развитие контента. Но никто не хочет строить цивилизованный рынок, потому что весь контент сейчас можно получить даром. То есть, к сожалению, мысль о том, что надо бы развиваться, гаснет от мысли, сколько при этом надо воевать. И нужно воевать не с чем-то или кем-то конкретным, а, например, c врожденным желанием получать все бесплатно. Для этого был принят 187-ФЗ (пакет поправок к закону "Об информации" и другим нормативным актам, известный как "антипиратский закон".— "Ъ") — хороший знак, но его правоприменение неидеально.

Речь идет не о том, что кого-то обидели, обокрали и не дали развиваться. Речь о том, что интернет сам должен себя развивать. При этом заменить трафик пиратских сайтов без потери аудитории для операторов очень легко, рынок разовьется за несколько месяцев. Можно делать свой Netflix, если соберется достаточное количество людей, готовых на это. Для американцев, например, такая модель сейчас приоритетна, они вкладывают дикие деньги в развитие, в сериалы. Если я получу хотя бы 1% доходов с продажи интернет-прав, я буду знать, что все, мы победили. Но пока, к сожалению, наши цели не входят в зону интересов ИРИ. И самое трагикомичное в этой ситуации, что на стороне пиратов только один сильный игрок — поисковики.

О ЗАКОНОДАТЕЛЬНОМ РЕГУЛИРОВАНИИ ОТНОШЕНИЙ С ПОИСКОВИКАМИ

— Конечно, а как с ними можно договориться иначе? Это все равно что стоит человек с ножом и требует кошелек, а вы ему предлагаете договориться. Поисковики хотели пойти на диалог, только если мы им отдадим права. Им важно, чтобы сотрудничество было финансово интересным, ведь это рынок. Мы сейчас говорим о рынке очень красиво, и правительство хочет в завтрашний день вкладываться. Но в 2007-м уже вложили, произошел взрывной рост доступа к широкополосному интернету. В итоге, если в 2008 году доля национального кино была 26%, в 2012 году она составила 14%. То есть в развитие интернета вложили чудовищные деньги, а в результате мы попали в пещерный век и теряем деньги.

Извините, что я за вас спрашиваю, но дальше, наверное, будет вопрос: а что, американское кино не теряет? Нет, сейчас у них вторичный рынок хорошо работает. Я читал американские отчеты, и эксперты там полагают, что к 2020 году доля интернет-прав будет 47% — это очень много. А мы в итоге оказались передовыми с точки зрения техники и последними с точки зрения ее использования. Людям незачем ходить в кино, и мы не получаем нужные доходы. Кто-то говорит, что мы живем на народные деньги, возможно, даже воруем. Вы помните, сколько составила помощь продюсерам Фонда кино?

О СОСТОЯНИИ РОССИЙСКОГО КИНО

— Почти да, 1,8 млрд. Это меньше, чем средняя стоимость американского фильма, не блокбастера. 100 млн — это средняя стоимость выпуска фильма в американский прокат, а еще остается промо, которое по-хорошему должно быть 50% бюджета. Реклама нужна, чтобы люди знали, что смотреть. Чтобы на вопрос "Наши вообще что-то снимают?" вспоминали, что да, видели, условно, трейлер по телевизору.

Мы говорим, что фильмы хорошо идут, жаль только, что денег не собирают. За последнее время ни один не собрал большую кассу, кроме "Экипажа". Чтобы сделать "Викинг", я семь лет искал деньги. В Фонде кино говорят: надо другие фильмы снимать, а то получается, что вы ничего не делаете, просто так сидите. А что я могу сделать, если хочется снять что-то конкурентоспособное, а это неминуемо ведет к укрупнению проекта и увеличению срока производства.

О СИСТЕМНЫХ ИНВЕСТИЦИЯХ В ОТЕЧЕСТВЕННОЕ КИНО

— Нет, они, наоборот, исчезают. До расцвета интернета была какая-то надежда, но к 2013 году она исчезла. Сейчас все говорят: "Какое еще кино, я что, тебе что-то плохое сделал?" Происходит очень просто: как в трудовых книжках могут написать "Уволен за утрату доверия", так и к российским фильмам сейчас относятся. Однажды я услышал, как в кассе кинотеатра спрашивают: "А вы знаете, что это русский фильм? Я вас предупредила".

О ПРАВЕ МИНКУЛЬТА ДВИГАТЬ ДАТЫ РЕЛИЗОВ

— В принципе это одна из немногих регулятивных мер, которые не носят разрушительного характера. Во Франции это существует: американские кинематографисты пытаются туда идти, но им отказывают. Наше кино никто не защищает в прокате, а эта мера потенциально позитивна. Вопрос только, почему и ради чего кино будет двигаться и будет ли это выгодно: отодвинули фильм, эффекта не было, а проигрывают в итоге кинотеатры.

Естественно, кинотеатры честно бились, чтобы Минкульт не вводил эту меру. И все-таки кино — это социальная штука, это зеркало, где люди видят сами себя. Почему мне кажется, что чисто развлекательные фильмы не приближают нас к увеличению аудитории отечественного кино? Потому что такие фильмы не приближают нас к аудитории, они сделаны чисто технически, и поддержка такого рода фильмов мне представляется неверной.

О КРИТИКЕ ФОНДА КИНО

— Думаю, хуже, если бы денег совсем не было. Да, есть проблемы вроде дробления на мелкие проекты, но с точки зрения работы я по-прежнему считаю, что Фонд кино — это лучшее, что могло случиться с кинематографом сейчас. То, что доля отечественного кино держится на уровне своих процентов, тоже большое дело. Кто-то говорит, что нужно увеличивать долю до 30%, но непонятно, как это делать. Лидеры в последнее время стали активно пытаться это делать и производить крупные проекты.

Но проблема по-прежнему в кадрах. Сколько есть режиссеров, которым можно доверить, условно говоря, миллион долларов? Ну 10, 15, больше нет. Фактически нет художников-постановщиков. Хорошо пережил трудные времена операторский цех. Актеры тоже есть, но у них бывают проблемы с ценообразованием. В этом плане, наверное, была полезная мера с потолком зарплат, потому что до актеров кризис докатывается чуть позже.

О СОТРУДНИЧЕСТВЕ С КИНОТЕАТРАМИ

— Вообще, специфика нашего рынка в том, что в сети объединено 40% кинотеатров — это договороспособные игроки, а 60% — это дикий рынок. Однозальный, двухзальный кинотеатр — это не индустриальные вещи, как с ними договариваться? Но с ними надо договориться, чтобы не воровали. Например, в фестивальном зале в Выборге не было 60% сборов.

ОБ ИТОГАХ 2016 ГОДА ДЛЯ РЫНКА

— Хотя год кино очень помог, сейчас все равно сокращается государственная поддержка, и проблема в том, что государство в кино не очень верит и не очень понимает, зачем оно. Но лучше будем смотреть на прокат ближе к концу года, когда выйдут оставшиеся крупные фильмы. Все очень просто: если это заметный фильм, он качнет тренд. У "Экипажа", например, было шесть недель жизни в прокате, хотя обычно у фильма их две.

ОБ АЗИАТСКОМ РЫНКЕ

— Китай — это новая любовь мейджоров, как когда-то была Россия. Он стал вторым рынком мира и дал сигнал в этом году, что, возможно, станет первым. Китай, безусловно, является мечтой всего прогрессивного человечества начиная опять же с США, это огромные деньги. Но Китай — протекционистский закрытый рынок. Они очень долго держали низкую квоту на иностранное кино, сейчас немного расширили, у России есть пять фильмов в год.

У нас забиты железными гвоздями пути на Запад — не только из-за политических разногласий, но из-за неприятного прошлого: мы не нужны на Западе. А если говорить про Юго-Восток, то на нас там хорошо реагируют исторически. Привлекательность страны огромная, но и сложность работы тоже. Из-за этого сложно сказать, что мы сейчас туда рванем. Восточный рынок сложился без нас, и он принципиально отличается от нашего. Он всегда существовал в условиях жесточайшего государственного протекционизма, как в СССР. То есть сказать, что есть окно, которое мы пробили на Восток, пока рано. Но скорее легче его пробить на Восток, чем на Запад.

(Елизавета Макарова, «Коммерсантъ», 11.11.16)