Антон Адасинский: «Люди с открытыми ртами смотрели на нас, видели этот европейский уровень сыгранности и отказывались верить в то, что это отечественная группа»

О ВЫСТУПЛЕНИИ АВИА НА ДВОРЦОВОЙ

— Мы играли на больших пространствах и в Перми, и в Германии, но это была самая большая аудитория, и важно, что все сошлось: Питер, Дворцовая площадь, АВИА. Ощущение конца света присутствовало. Особенно интересно было видеть реакцию людей, которые никогда в жизни не видели АВИА в силу возраста. Они с открытыми ртами смотрели на нас, видели этот европейский уровень сыгранности и отказывались верить в то, что это отечественная группа.

ОБ ОБРАЗЕ РЭПЕРА В ФИЛЬМЕ ВАЛЕРИИ ГАЙ ГЕРМАНИКИ

— К тому моменту, когда поступило предложение от Гай Германики, я в этой жизни уже делал все, кроме рэпа. У меня был определенный скепсис по отношению к рэпу. Но когда я услышал Дуню (Александр Пархоменко. — “Ъ”), который написал все тексты и музыку, я был поражен тем, что вот ходит такой, может быть, не очень заметный человек, не собирает стадионов, но он точно поэт. А для меня существует огромная пропасть между поэзией и литературой, и я всегда хотел быть только на стороне поэзии. Слушая Дуню, мне хотелось разобраться в первоисточниках, в его логике. Если я играю свои спектакли для сегодняшнего поколения, я должен понимать его язык, мне нужно в него погрузиться. Они не читают Фейхтвангера, они слушают это. Если бы Дуня был хоть на ступенечку ниже по лексике, по уровню цинизма, я бы отказался от роли. Но у него с текстами все в порядке.

О РАБОТЕ С ТЕОДОРОМ КУРЕНТЗИСОМ

— От Теодора мне поступило предложение заняться режиссурой оперы Анны Соколович «Свадьба». Я сказал: нет. А потом я понял, что предлагается совсем не то, что обычно себе представляешь: знаете, 28 напомаженных людей, монокли, гребни, лорнеты… пыльная форма. Нет, «Свадьба» — это опера с очень большой нелюбовью к самой опере. Это шесть женских голосов а капелла, они существуют в очень сложной ритмически-гармонической структуре причитаний, камланий, заговоров. Пятнадцать семнадцатых, двадцать тридцать вторых… Отличный повод освежить свои знания, я все же знаю музыку, читаю ноты. Это древнеславянская, а точнее, сербская история. Я бы сказал, языческая. И к свадьбе здесь тоже отношение особое. Свадьбы ведь бывают разные. По любви, по прописке, «связать себя узами», переехать в другую страну, объединить капиталы, просто выдать девочку 13-летнюю замуж. Много вариантов этой формы социального давления на человека. То есть у меня есть два желания: поработать с красивой и сложной музыкой и отчитаться о своих мыслях по поводу социальной ячейки под названием «муж и жена». 25 февраля — премьера в Перми. И еще у меня очень важное событие: я сделал сольный спектакль под названием «Последний клоун на земле». Этот спектакль можно будет увидеть в апреле в питерском зале «Эрарта». Я впервые вышел на сцену один с очень простыми вещами. И мне стало хорошо. Клоунада позволяет перевернуть мир, который сейчас слишком крепко стоит на ногах. И этот мир меня не очень устраивает. Если мы будем смеяться, в этом есть надежда, в этом есть солнце.

О ПОМЕЩЕНИИ ДЛЯ ТЕАТРА DEREVO

— Если говорить о таком огромном центре, то я бы предпочел не становиться там начальником, а взять себе какой-нибудь уголок, чтобы делать то, что я хочу. Дай бог, может быть, кто-то возьмет это пространство и что-то там сделает наконец. Но я в это слабо верю. На администрацию города давят, с одной стороны, Запад, с другой стороны,— РПЦ, и ты не знаешь, кто и как тебя подставит. Нет такого начальника, который гарантировал бы, что подписанная бумага будет действительна хотя бы в течение года. Шансы на то, что я вот так спокойно получу площадку в Питере и не буду платить за это сердцем, кровью и душой, очень малы. У меня есть прекрасная студия в Германии, где я работаю, есть «Эрарта», где я могу отчитываться о своей работе, я живу между двумя городами, и меня эта ситуация пока полностью устраивает. Один раз я попробовал в течение месяца поработать в Питере. То, что я сделал, я не хотел бы показывать никому. То, что происходит в России, сильно действует на психику. В Германии меня никто не трогает, я работаю в вакууме. В России весь гной на виду, и это проникает в творчество. А я бы этого не хотел.

(Борис Барабанов, «Коммерсантъ», 08.02.17)

Последние новости