КАК ПОМЕНЯЛАСЬ ЭСТРАДА ЗА 60 ЛЕТ ЕГО РАБОТЫ НА НЕЙ?

— Мне посчастливилось, я застал в своей жизни эпоху песенного ренессанса, когда песни писали выдающиеся композиторы, а не ремесленники, и когда стихи писали поэты. Я не думаю, что в ближайшее время моим коллегам повезет так же, как мне, общаться с настоящими мастерами песенного жанра.

У меня были специфические песни — гражданско-лирические. Я пел о профессии, о Родине, о воинском братстве, подвиге. Как-то журналисты спросили меня, почему я такой "статичный", вот Валера Леонтьев весь подвижный, бегает…

Так он поет развлекательную тему, он развлекает и делает это мастерски. Пугачева — то же самое. А мне незачем было в моем репертуаре привлекать внимание публики какими-то внешними эффектами. Я разговаривал со своими слушателями, рассказывал им, чем я живу, чем живут поэты и композиторы, которые доверяли мне свои сочинения.

А какими сейчас становятся звездами? Сексуально-эротическими — наши певицы, гомосексуальными — наши певцы. Спрашивают — почему так? Ну, потому что сегодняшний зритель этого требует.

Упрекать исполнителей я не могу, только все должно быть в строгом соответствии: меня не смущает оголенная женщина на сцене, если репертуар того требует. Если певица не удивляет голосом, как у Долиной, значит, должна удивить нас длинными ногами или пышной грудью. А зрители и журналисты восхищаются — какая эффектная!

О НЕЦЕНЗУРНОЙ ЛЕКСИКЕ НА СЦЕНЕ

— Я вспоминаю перестройку, конец 1980-х годов, когда у нас на эстраде появились Цой, Тальков, Градский, которые не стесняясь матерились на сцене. У них переняли эту манеру даже академические театры.

Это был разгул "демократии", потому что мы не понимали, что такое демократия. Как же — можно выйти и выругаться на сцене, послать куда подальше первого секретаря… Но потом стали трезветь. И видите — исчезло это из выступлений, не считая Шнурова, но у него это в какой-то степени органично. Но не надо этого развивать.

Как я отношусь к этому? Считайте ханжеством, но я категорически против, потому что сцена — не место для нецензурной речи. Всему свое время. Я тоже могу позволить себе крепкое слово. Но должна быть логика в употреблении нецензурной брани. А если просто так, огульно — я против.

У Пушкина есть сказка для взрослых "Царь Никита и сорок его дочерей". И вот в письме Вяземскому он так объяснил, зачем "так глупо шутил": "Что за дело вам? Хочу!" Вот те люди, о которых вы говорите, изгаляются над русским языком, потому что хотят и потому что можно.

Если это не оскорбительно звучит в национальном смысле или не затрагивает гимн, флаг страны, то это безнаказанно. Мы же на улице часто слышим мат. Есть время и есть место для всего этого.

О ЗАПРЕТЕ НА ВЪЕЗД НА УКРАИНУ

— Я получил звание "Народный артист Украины", орден "За заслуги", другие награды. Но когда произошел переворот, и пришло правительство, которое стало заниматься русофобством, я публично отказался от всех высших наград Украины, сказав, что от этой Украины мне не нужны звания. Мне их давала та Украина, которая меня родила, которую я полюбил и продолжаю любить. Не было концерта, в котором я не исполнил бы украинской песни — это родное мне и близкое.

Пусть они меня проклинают. Я же мечтаю только об одном — чтобы не было войны. Я — Герой Донецкой народной республики, почетный гражданин многих донецких и луганских городов. И я — гражданин ДНР, хотя мне как депутату Госдумы нельзя иметь второе гражданство.

О ПОЕЗДКАХ НА ДОНБАСС

— У меня уже было девять командировок, и в сентябре запланирована десятая. Меня не волнуют угрозы не потому, что я бесстрашный. Нет, я такой же, как все, и меня беспокоит мое физическое состояние, но не настолько, чтобы я боялся этих марионеток, которые сегодня руководят Украиной. И мне не стыдно ни перед обществом, ни перед моими внуками, потому что я живу так, как я считаю нужным.

О СВОЕМ 80-ЛЕТНЕМ ЮБИЛЕЕ В КРЕМЛЕ

— Для меня это, естественно, ответственная дата. Это будет первый сольный концерт в 80 лет у нас. И это очень ответственно. Дело не в физической нагрузке, а в репертуаре — очень трудно выбрать из многочисленных произведений, которые мне посчастливилось спеть на протяжении многих лет. Надо отразить в этом репертуаре то, что я делал эти годы.

Я никогда не был шлягерным певцом, но песни, которые я исполнял, были на литературной основе. То есть, в отличие от сегодняшних молодых певцов, которые исполняют "музыка и слова мои", мы пели музыку выдающихся композиторов, таких как Дунаевский, Соловьев-Седой, Блантер, Фрадкин, Френкель, Пахмутова и так далее, и на стихи выдающихся поэтов — Ошанина, Долматовского, Матусовского из старшего поколения, великих наших шестидесятников: Рождественского, Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, Гамзатова, Дементьева… Это большое богатство.

И вот мы с художественным руководителем Кремлевского дворца Петром Михайловичем Шаболтаем и главным режиссером Евгением Анатольевичем Глазовым сидели в раздумье, вычеркивали, добавляли. Надо, чтобы концерт шел не более 2,5 часов. Хотя у меня никогда юбилейные концерты не шли такое короткое время. Я рекорды не ставил, просто жажда такая — не всеядность. Боялся чего-то не допеть, не спеть важные для публики и для меня песни.

КОГДА ПЛАНИРУЕТ УЙТИ СО СЦЕНЫ?

— Самое главное — получать удовольствие от того, что ты делаешь. Как только я выйду на сцену и увижу полупустой зал, считайте это моим последним концертом. Вернее — крайним, ведь афганцы не говорят слово "последний".

Знаете, это такой манок — аплодисменты. Мы, исполнители, паразитируем, питаемся эмоциями и чувствами, которые передают нам наши слушатели. Я могу сказать, что для любого певца наркотиком (я не боюсь этого слова) является зрительный зал и выступление на сцене.

(Анастасия Силкина, ТАСС, 29.08.17)