Свой новый фильм «Температура вселенной» режиссёр Виктор Шамиров снимал в обсерватории в горах Карачаево-Черкесии. Как он там оказался и что думает о своей работе, он рассказал в интервью gazetametro.ru.

- В прошлом году, в феврале, мне прислали сценарий. Было указано место действия — Нижний Архыз, и во всём сценарии не было ничего интересного, кроме этого момента. Меня место заинтересовало, и я решил туда съездить. Приехал, поселился в гостинице и прожил здесь дней шесть. Мне повезло: один человек познакомил меня с другим, тот ещё с кем-то и так далее. Это очень тихое, спокойное место, здесь мало людей. И среди них есть такие, для которых даже такого общения очень много, поэтому они приходят работать в институт (Специальная астрофизическая обсерватория РАН. — Прим. ред.) ночью — так спокойнее. Те, кто готов был общаться, выводили меня на всё новые контакты, и таким образом в день я говорил с несколькими новыми людьми. В результате вышел на директора института и с ним заприятельствовал.

По словам Виктора Шамирова, его заинтересовало место, потому что он подумал, что более непрактичной профессии, чем астроном, представить себе невозможно.

- Мне стало интересно, как мотивированы и чем живут люди, которые занимаются настолько абстрактными вещами. Я не знал, что буду с этим делать: просто хотел получить новую информацию. У меня есть определённая проблема: я, к сожалению, почти не могу браться за чужие сценарии. Мне присылают их довольно много, я читаю, говорю «вы молодцы, но, к сожалению, мне не подходит». А чтобы написать свои, мне нужны новые идеи, которые не берутся из воздуха: меня должно что-то заинтересовать, а это происходит редко. Я не работаю как сценарист, который делает проект за проектом, лишь бы была возможность работать и продавать свои сценарии — мне это не интересно. И сейчас, например, хорошей новой идеи у меня нет. Когда я закончу этот фильм и смонтирую его, то не знаю, что буду делать — в очередной раз. Что не очень хорошо сказывается на моей финансовой ситуации.

После возвращения из обсерватории Шамиров и его соавтор Ольга Мотина-Супонева начали думать, что интересного можно рассказать про космос и про этих людей.

- И пришли к идее очень камерной драмы, простой, человеческой, не связанной с наукой вообще. Есть, например, картина «Девять дней одного года», где перемешаны научные и личные проблемы. Мы как будто могли бы подобное рассказать, но я понимал, что это будет в огромной степени неправда, потому что наука, которой люди занимаются реально, не выглядит так эффектно или любопытно, как в «Девяти днях». Мне интересен был другой контекст: как люди, которые думают о космосе, живут своей обычной жизнью. Поэтому мы искали ходы и сценарий, который рассказал бы о месте, был точен, смог бы показать его за короткое время, но при этом не превратился в телепередачу. Ведь опасность телепередачи в чём? Она показывает красивые места и интересных людей — всё это, как правило, с положительным знаком. И надо максимально пройти по красивым экзотическим местам, чтобы все их «продать» зрителю. Я хотел, чтобы действие было точным, поэтому в моём фильме его больше в квартире, чем на телескопе. Мы снимали панельки три дня и телескоп тоже три дня. Так мы пришли к сценарию «Температуры вселенной».

По словам Шамирова, фильм не получил финансирования от Министерства культуры РФ, поэтому пришлось сильно экономить.

— Обычно за деньги я покупаю время и сотрудников. Дороже всего в кино — оплата сотрудников. Каждый съемочный день сразу значительно увеличивает бюджет, тем более в экспедиции. Не техника или камеры — дороже всего гонорары. На технике тоже можно сэкономить, что мы и делаем, но это не решающий фактор. Я тороплюсь, оператор торопится, актёры вынуждены собраться сразу. Мы можем позволить себе столько-то дублей, и я знаю, что если мы позволим себе ещё парочку, то я начну выходить за границы отведённого мне времени. Я говорю группе: снято, идем дальше. И я говорю себе: это всё, что мы смогли. У меня хорошая группа, но очень маленькая, сейчас у меня тот минимум, меньше которого уже было бы тяжело. Например, вся моя операторская группа — это оператор. Парень, который ему помогает, механик — это парень из Зеленчука, которого мы наняли на время съёмок, вообще не из кино, он учился на ходу. Один из наших администраторов одновременно тоже механик. Камеры, на которые мы снимаем — полулюбительские, на них снимают свадьбы и видеоблоги. Они подвели нас несколько раз, и оказалось, что у них больше минусов, чем я предполагал. У нас нет фокус-пулеров — это специальный человек в кино, который наводит фокус камеры. Мы рассчитываем на автофокус, который крайне несовершенен, и из-за этого иногда идём на очень странные решения. То есть это экономия, которая влечёт за собой ухудшение качества, — но это и компромисс, на который ты идёшь или не идёшь на старте. Я пошёл, и вот теперь мы пытаемся снять кино в рамках, которые определены деньгами.

Актёры при этом согласились сниматься за меньшие деньги.

— Я позвал людей, которых знаю, это не был кастинг. Я им сказал: «У меня мало денег. Приедешь сниматься ко мне чёрт знает куда за деньги, которые меньше тех, которые ты обычно получаешь?» Вот такой был разговор. И они приехали. Получается, что это мои знакомые хорошие актеры, которые были готовы сняться за деньги меньше обычных, чтобы поучаствовать в этом конкретном сценарии. Хорошо получилось или не очень, я пойму на монтаже. Я монтирую сам — уже давно, после пары первых фильмов. На монтаже материал выглядит не таким, каким ты его видишь, когда снимаешь. Сейчас тебе кажется, что это хорошо, после съёмок смотришь — о боже. Это вечная история.

Жанр картины Виктор Шамиров определять отказался.

— Это не мелодрама, я не снимаю жанры. Жанр — это определённый набор повествовательных приёмов и тем, которые ему свойственны. В нём есть приятность комфорта: когда ты попадаешь в кино, снятое в определенном жанре, то понимаешь, чего от него ждать. Но мне скучно это делать. Мне нравится, когда история не попадает в жанр чётко, когда она немножко "плавает". У меня нет интриги вроде сумки с деньгами и убийства — всех этих острых вещей, которые заданы заранее и которые должны держать внимание зрителя до финала. Мне нравится, когда нельзя с уверенностью сказать, какой будет следующая сцена, в каком тоне и о чём будет идти речь, когда у зрителя нет чёткого прогноза на развитие истории — поскольку так появляется шанс на живую эмоцию. Мне нравится, когда жанр подвижен.

Я, например, вижу много смешного в том, что снимаю, хотя по тексту его как будто и нет. Не знаю, удастся ли мне это передать. Например, муж звонит жене из аэропорта и говорит, что не вернётся домой, а она начинает на него орать — мне кажется, это очень смешно, хотя, если почитать текст, это вроде бы не так. Но мне смешно, потому что я вижу, как непоследовательны люди в своём поведении, как строится этот разговор, как он пытается всё равно выглядеть хорошим человеком, как она пытается держать себя в руках, а потом не сдерживается. Меня это развлекает. Что это за жанр в этой конкретной ситуации? Иногда есть как будто что-то забавное, иногда как будто нет. И я не могу с уверенностью сказать, что я снимаю, потому что я боюсь названий «драма», «комедия», «мелодрама» — они заставляют меня сделать вид, что я снимаю что-то предсказуемое по эмоциям, а я этого не делаю и не люблю делать. Жанр придумывает за меня маркетинговый отдел, поскольку им надо под каким-то соусом продать эту странную штуку, которую я снял. Они бесконечно упрощают и примитивизируют то, что я снял, потому что уверены, что если не сделать примитивно, то люди смотреть не будут. Я в этом не убеждён.