Группа «Чайф» поделилась уникальной видеопрезентацией альбома «Дети гор», датированной 1993 годом.

Сам альбом появился в том же году в саундпродюсерской версии Сергея Галанина. Через 20 лет «Чайф» выпустил лимитированный тираж диска с собственным вариантом сведения. В нормальном же качестве фильм-концерт «Дети гор» стал доступен только сейчас.

-В августе 1993 года телекомпания «Четвёртый канал» записала концерт-презентацию альбома «Дети гор», - говорится в описании к раритетному видео. – Песни, исполненные на сцене екатеринбургского ТЮЗа, перемежаются кадрами жизни и быта «ЧАЙФа» образца начала 90-х.

InterMedia напоминает, что в начале августа 2021 года барабанщик группы «ЧайФ» Валерий Северин сломал левую ногу.

Модель, пожелавшая остаться неизвестной, подала в суд на создателей клипа Дельфина "Месть". Она снялась в этом ролике в красном белье, но при монтаже её визуально сделали обнаженной. Теперь модель требует через суд удалить клип, а заодно 350 тысяч морального ущерба.

После успешного отбора с моделью связался директор по кастингу и сказал, что съёмки будут проходить на стеклянном полу, снимать будут снизу, девушки должны быть в юбках, а значит, нужно прийти в красном нижнем белье "и чтобы всё было прилично", сообщает Baza. Девушка выполнила все условия.

Как "ИнтерМедиа", сообщало ранее, клип "Месть" вышел 2 августа 2024 года. Девушка увидела в нем себя почти голой — при съёмке с нижнего ракурса, где видно бельё, красный цвет заменили на бежевый, и кажется, будто девушка и вовсе без белья. Модель связалась с командой Дельфина и пыталась уговорить поменять картинку, но ей ответили, что все условия контракта были соблюдены и что она снялась в парике, её имени нет в титрах, а значит, личность девушки невозможно идентифицировать.

После этого модель пошла к адвокату. Как указано в судебном иске, после выхода клипа модель боится за свою репутацию и карьеру. Теперь её главная цель — удалить «Месть» с YouTube, а также она требует опубликовать опровержение на YouTube и в ВК. Вдобавок идёт требование о взыскании 350 тысяч рублей в качестве морального ущерба.

Главный редактор информационного агентства «ИнтерМедиа» Евгений Сафронов стал гостем программы «Культурный шок». Выпуск был представлен в «VK Видео» 7 ноября 2024 года.

Ведущие программы Ася Харитонова и Наталия Размашкина обсудили с Евгением Сафроновым эволюцию шоу-бизнеса, развитие массовой культуры и уникальность русского искусства.

Проект выходит при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.

Композитор и певец Пётр Налич потряс публику своим исполнением песен Владимира Высоцкого на кинофестивале Ferrum-24. Обозреватель Metro решила расспросить его об этом и жизни вообще.

Два года назад, отвечая на вопросы нашей анкеты, вы сказали, что ваш любимый писатель – Туве Янссон, а читаете вы в настоящий момент книгу лекций философа Владимира Бибихина. Часто ли вы сочетаете такие вроде бы несовместимые вещи? И кто сейчас ваш любимый писатель?

– Как-то так в моей жизни сложилось, что у меня достаточно "винегретное" мышление. Есть много писателей, которых я люблю, поэтому вопрос о любимом писателе, как и о любимом цвете, например, совершенно абстрактен и никакой особой позиции за ответом на него нет. Туве Янссон, Пушкин, Достоевский, Сэлинджер, Стивенсон, Толкин – все они разные, у всех разные взгляды на мир, и рано или поздно наступает момент, когда их читаешь и понимаешь, что они что-то "достраивают" в твоём понимании каких-то вещей.

Ну, это, наверное, такой же бессмысленный вопрос, как и про вашу любимую актрису, на который вы ответили, что это Любовь Орлова...

– Конечно, потому что никакой любимой актрисы у меня нет.

Концерт открытия фестиваля был посвящён Владимиру Высоцкому. Чья это была идея?

– Это идея организаторов, но мы уже играли программу песен Высоцкого пару лет назад в "Зарядье". Мы любим эти песни, поэтому с удовольствием согласились: жизнь слишком коротка, чтобы делать то, что тебе не нравится. Как говорил Воланд, человек внезапно смертен, о чём мы всё время забываем и постоянно пытаемся присвоить себе будущее, а от этого возникают тревога и страдания. Надо переставать это делать и пытаться жить в том периоде, в котором ты находишься, и радоваться тому, что он у тебя вообще есть.

На поверхностный взгляд может показаться, что Высоцкий не совсем "ваш" автор, потому что он больше про характер, чем про музыку, а Пётр Налич – больше о музыке. И вы исполняете его так, что мимо этого очень сложно пройти равнодушно. Как Высоцкий вообще появился в вашей жизни?

– Высоцкого чудовищно сложно петь, особенно песни на его фирменном надрыве: я ни разу в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь, кроме него, пел эти песни убедительно. У него очень разные песни, он очень разный. В детстве на даче я с успехом пел его "Я однажды гулял по столице" – рассказового типа стилизация под блатные песни. Или у меня была пластинка с его гениальными композициями к "Алисе в Стране чудес". Так или иначе, Высоцкий предложил такую палитру, что каждый житель постсоветского пространства находит в нём что-то для себя родное и близкое, и я не исключение. Я не знаю семей, где не знают его цитат или песен.

Его "Мою цыганскую" вы спели именно как цыганскую, но он сам так её не поёт...

– Он поёт куплеты из неё в "Коротких встречах". Это вариант песни, где как раз начинается его конкретный "высоцковский" надрыв, "всё не так" и так далее – это уже его личная история, поэтому я бы, честно говоря, и не взялся за это, эти куплеты я поэтому и не пою, хотя очень люблю их, это потрясающие стихи. Я пою те куплеты, которые предполагают более отстранённую интонацию, которая, в принципе, моя интонация вообще.

Один из моих коллег, узнав, что я собираюсь с вами беседовать, заинтересовался, как вы видите существование в современном мире русского романса, который вы много поёте: дескать, это нафталиновый жанр...

– Я не понимаю, что такое нафталиновый жанр в современном постмодернистском мире. Если проследить историю искусств и историю музыки, то в них шла постепенная смена жанров до конца ХХ века, когда новых жанров уже не появляется. Далее идёт некий синтез, игра в разные жанры. Я знаю многих людей, которые играют старинную музыку XVI века. Сам я первый раз окончил Гнесинскую академию как академический певец, увлекаюсь оперой, люблю её, знаю – это что, нафталиновый жанр? А что тогда не нафталиновый жанр – Тейлор Свифт, что ли? Мне кажется, петь и играть надо то, что тебе нравится. Если кому-то что-то кажется нафталином – ну, отойди и не слушай. Когда кто-то предлагает думать так, как он, или подогнать кого-то под свою систему ценностей, это значит, что он не вполне в ней уверен, мне кажется.

Вы потом в Гнесинке учились и на композиторском отделении...

– Да, в прошлом году я окончил Гнесинскую академию как композитор. Так удачно сложилось, что в 2015 году я окончил её как вокалист, а потом начал думать, как ещё подучиться, потому что чувствовал, что для моих запросов мне довольно сильно не хватало конкретных навыков, кругозора и так далее. Но не знал, что делать, потому что второе и третье образование уже платные. И тут Федя Сухарников, дирижёр, который на фестивале дирижировал оркестром, мой старинный товарищ по Гнесинке, рассказал мне, что появился Президентский грант на бесплатное высшее дополнительное образование, и предложил сходить показаться на композиторскую кафедру. Я сходил, там меня одобрили, я поступил на обучение и очень этому рад, потому что попал к прекрасному профессору Кириллу Евгеньевичу Волкову, которого я сейчас периодически зову на свои какие-то, которые могут показаться интересными, мероприятия. И в общем, на мой взгляд, я после этого обучения "прокачался".

Вы поняли, что что-то делали не так, стали писать по-другому?

– Поменялся и кругозор, и технология, понимание стиля, аранжировки, оркестровки, композиция, горизонтальное и вертикальное мышление – всё это вместе плюс такая понятная многим вещь, как отпадение комплекса "чем сложней – тем лучше". У многих начинающих композиторов есть такая особенность – переусложнять, чем они часто камуфлируют свою неуверенность. От этого я тоже избавился.

Насколько сложно руководить коллективом и развиваться лично – что-то писать, сочинять? Или это параллельно идущие процессы?

– Конечно, параллельно: один процесс другой всегда корректирует, убирает ненужное и добавляет что-то необходимое. Например, это было даже здесь на концерте: я делал половину аранжировок к исполняемым песням Высоцкого – из тех, к которым не было устойчивых аранжировок или они были, но какие-то чудовищные, которые мне не нравились. Например, "Дом хрустальный" – Высоцкий всегда по-разному её пел, и я нашёл версию, которая мне нравится гармонически, и взял её за основу для своей аранжировки. И здесь уже я понимаю, что поймал какую-то интонацию, нашёл комбинацию из нескольких инструментов, которые дают клёвую краску.

У Высоцкого есть много о борьбе, преодолении, героических людях. Насколько вам это близко или интересно? Концерт назывался "Выше гор могут быть только горы" – что у вас с горами, кстати?

– Я очень люблю горы и очень хорошо катаюсь на горных лыжах. По поводу темы героизма, которого у Высоцкого иногда даже с переливом. В "Балладе о борьбе" у него есть такие прекрасные слова: "Книжные дети, не знавшие битв". Я понимаю, что это был комплекс всех битников 1960-х годов, потому что это было поколение после героев Второй мировой войны и они, видимо, действительно чувствовали себя ужасно инфантильными и не имеющими пространства и возможности хоть как-то приблизиться к жизненной опытности и уверенности этих людей, которые прошли такую страшную войну. Это прямым текстом поётся в "Балладе о борьбе". Книжные дети – это очень тонко. Так что у него всегда есть рефлексия – не просто "бороться и искать, найти и не сдаваться", а всегда очень тонкая и поэтическая рефлексия на всё это.

Или он был очень близок к этому поколению людей и поэтому хорошо понимал их ощущения и проживал их как свои...

– Конечно, к нему постоянно подходили фронтовики и говорили: "Это же всё про нас". Он, как настоящий огромный художник, очень точно эмпатировал и передавал в стихах их чувства.

После "Евровидения" вас стали больше знать в Европе?

– Появились, конечно, люди, которые заинтересовались моей музыкой и даже пишут до сих пор, но их очень немного и пиар сработал, в основном, в русскоязычном пространстве.

А сербохорватское пространство?

– Вы знаете, хотя дедушка у меня был боснийцем, никогда меня никто туда что-то не зовёт, не говорит "родной братко, приезжай". Правда, через какое-то время после "Евровидения" мне написали родственники: двоюродный брат моего папы, намного его старше, журналист, мы с ним мило переписывались, он присылал фотографии Наличей из города Тузла, звал в гости, но повода так и не нашлось.

Наверное, бессмысленно спрашивать у вас о том, к каким вы песням и жанрам стремитесь, потому что вы хотите охватить многое...

– У меня никогда не было задачи охватить многое, потому что это какое-то коллекционирование. Просто так в моей жизни выходит, что есть какая-то лирическая составляющая и в песнях она выглядит так, в оркестровой версии чуть по-другому, а для более боевитых вещей есть, наверное, какой-то приоритет в фактурах – мои музыканты это лучше знают. Если вещь получилась живая, то с попытками что-то охватить это не связано.

Сложно ли сочинять дома, когда вокруг бегают дети и происходит вся эта домашняя жизнь?

– Сложный вопрос, потому что иногда думаешь: надо взять себя в руки, снять небольшую студию и сидеть там спокойно с компьютером и роялем. Но, с другой стороны, всё время есть страх, что я приду туда, а внутри меня ничего нет. Часто очень хорошие музыкальные идеи приходят на ходу – например, убегаешь забирать младшую дочку из детского сада и вдруг приходит какая-то идейка, ты записываешь её на диктофончик, и из неё потом вырастает что-то клёвое в студии. И такое бывает сплошь и рядом.

Что лучше всего получается – когда долго над чем-то трудишься или то, что приходит легко?

– Это смешанные процессы, потому что бывает мучаешься и потом всё это выкидываешь, а потом вдруг появляется светлая мысль, но что в результате чего произошло, поиски этой причинно-следственной связи уводят нас в метафизическую глубину. Мы не знаем, откуда что берётся в итоге и почему, – может, просто потому что ты вышел в дождь, намок и простудился. Мы этого не знаем, поэтому я не могу сказать "я всегда работаю так и это круто". Я надеюсь, что у меня и впредь будет возможность делать какие-то интересные штуки, которые будут интересны не только мне, но и людям, и я буду адекватно оценивать, что это действительно хорошо получается, а не какое-то дикое мясо.

Когда вы стали музыкантом, архитектурой уже не занимались, не проектировали?

– Не поверите: когда началась пандемия и я остался без работы, то попросился в артель к своему папе-скульптору, с которым работает мой старший брат. У них была большая архитектурно-скульптурная работа, связанная с музеем в центре Москвы, и я с удовольствием год работал у них подмастерьем. Концертов тогда не было никаких, так что это был очень удачный опыт. Когда у папы с Пашей бывают какие-то подработки, они меня припрягают, и это всегда прикольное приключение, хотя такие истории занимают сейчас процентов пять моей жизни. Опять же, если друзья просят спроектировать дачу, то я говорю – давайте, я всё очень хорошо сделаю бесплатно. И сажусь рисовать, чертить планчики...