О ВОЗВРАЩЕНИИ В ЛАТВИЮ

— Ну, «нужны»… Это затребование другого порядка. Это затребование спектакля, того, что ты делаешь… Но в буквальном смысле — нет, не чувствую. Я даже когда в первый раз сюда возвратился после многих лет — у меня этого чувства не было. Я Латвию не считаю своей родиной. Но здесь кладбище. Могила матери.

О ЗНАКОМСТВЕ С БРОДСКИМ

— Не-е-ет. У нас было очень много общих близких знакомых, Азадовский, Генка Шмаков, Маша Кузнецова (Мария Кузнецова, мать дочери Бродского Анастасии — Rus.lsm.lv), Гарик Восков. Но они меня боялись знакомить с ним. Говорили — у тебя будут проблемы, пока не надо.

Ну во-первых, говорили они, если узнают, что ты знаком с Иосифом, тебя не выпустят в Болгарию даже. Помилуйте… Конец 60-х, начало 70-х. Он вышел только из ссылки. И, конечно, меня действительно никуда бы не пустили, если бы знали, что у нас какие-то дружеские отношения, да даже нормальные. Многих так держали тогда. Хотя у меня в жизни не было идеи остаться на западе, уехать туда. Никогда. И все равно.

Ну как? Я видел его один раз, он читал, я помню, переводы и пару своих стихов. Мы приехали в ВТО, Гена Шмаков вел, и приехал и Женя Рейн, и Найман, еще, может, кто-то из питерских, Кушнер… Вечер поэзии был… Они читали… И я спускался за ним по лестнице винтовой, кто-то ему сказал — Иосиф, может, мы здесь, в ресторане ВТО, поужинаем? Он так дернулся и говорит — ты что?! Я рядом был, за ним буквально. У него на лице было — как кто-то мог вообще подумать, что он… ВТО — для него это была буржуазия. Этот крутеж, эти куртки кожаные…

Он старался держаться в стороне от этих дел. И театр он не любил. Искренне. И не понимал, и не хотел даже понимать. И на народе быть — не любил. Но в знакомые компании, где свои люди, где интересные женщины, он с удовольствием приходил. И уходил часто не один…

О МОНОСПЕКТАКЛЕ АЛВИСА ХЕРМАНИСА

— Это была его идея. Не моя. Он мне предложил один проект, который я не мог сделать по всяким соображениям, потом я что-то предложил — ему не понравилось, потом еще что-то, еще что-то… И потом вдруг — вот это. «Как это? Как это можно вообще?». Я приехал к нему, он в это время был в Милане, переносил в Ла Скала «Солдатов» своих, я тоже был в Италии, после спектакля мы встретились, долгий разговор был…

И я знал, конечно, что он человек очень принципиальный и просто так, давайте там ловить рыбу в мутной воде — вряд ли… Я был уверен, что он знает, о чем речь. В нежном возрасте, нy я имею в виду тот нежный возраст, когда он начал читать стихи Иосифа, эта поэзия стала для него — метафорически — школой мужества… Взрослеть он начал ментально на поэзии Иосифа. И это он говорит, это его слова. И я ему поверил.

Мы читали все. Он отбирал.

У него есть такой принцип — если человек сидит посреди зала и не понимает, о чем разговор, с первого раза, — надо менять. Так ушли все ссылки на великое прошлое. Естественно, Бродский был не такого уровня, как Цветаева, которую нужно со словарем читать человеку необразованному, как мне. Нет, ну правда, я не шучу, у Цветаевой действительно бесконечные ссылки на греков, на философию, на всю итальянскую культуру, на немецкую, скажем…

Время — время тоже занимало Иосифа. Пространство. Концепция пустоты вселенной — и его личной тоже. И смерть. Смерть — это самая крупная тема здесь, надеюсь, просматривающаяся. Прослушивающаяся. Иосиф действительно боялся смерти с самого младенчества. Он писал о смерти в 20 лет. И он предугадал свою смерть.

Боялся смерти — но мы все… Я тоже боюсь. Хочется пожить все-таки. Стеная — только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.

О ПЕРВЫХ СЛОВАХ СО СЦЕНЫ

— В начале 80-х… Нет, не так… Франц Кафка, «Метаморфозы», спектакль, который делался не на меня: Стивен Беркофф сделал его на себя сначала, в Англии, будучи молодым, переделывал два раза, потом поставил для Романа Полански в Париже — естественно, на французском… И я был совершено поражен.

Роман замечательно играл. Просто замечательно. Я смотрел два или три раза подряд. Мы сидим за ужином с ним, еще пара человек; и он говорит — «Вот ты должен это взять и сыграть!» — «Ну я же не актер!» — «Не-не-не. Ты это можешь. Я тебе советую. По-английски, или в Лондоне, или в Нью-Йорке!». И у меня как-то загорелось. Тут же сидит его продюсер Ларс Шмидт, швед, последний муж Ингрид Бергман…. И вот так благодаря Полански я вылетел на сцену в первый раз. И сразу — на Бродвей.

Конечно, было страшно. Кафка, мой акцент, тогда я по-английски сносно говорил, но не так хорошо, как даже двумя годами позже… Спектакль прошел по-разному, разные были рецензии, я даже какую-то премию критиков получил, но несколько месяцев мы играли на Бродвее 7-8 спектаклей в неделю. Я озверел в конце концов.

Я еще руководил театром тогда (American Ballet Theatre — Rus.lsm.lv), даже ставил там что-то, так что днем, до четырех, до пяти, я работал, а потом… Тяжело было очень. Мы же еще «двойники» играли, в среду — два, в субботу — два, в воскресенье — один, потом один день перерыва, и опять…

Зато партнерами у меня были замечательные актеры, Лаура Эстерман, Рене Оберженуа — вы его не знаете? Он театральный человек, но много снимается в кино и на телевидении, такой характерный актер, у него потрясающий голос. Рене живет в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, так что мы с ним видимся, до сих пор. Он меня как-то воодушевил и поставил на ноги, обнадежил меня, что мне нужно играть, продолжать.

О «НИЖИНСКОМ»

— И по-английски, и по-русски, как и в «Старухе». Но в «Нижинском» Боб ввел и другие голоса: свой голос, женский голос — это голос Люсинды Чайлдс, актрисы и хореографа, с которой он делал спектакль «Эйнштейн на пляже» (опера Филипа Гласса. — Rus.lsm.lv.). Люсинда была «пара глаз» для него, когда мы ставили движение, немножко подчистила какие-то вещи — хореографа как такового не было ни в «Старухе», ни в «Нижинском» – пришлось мне самому этим заниматься.

И когда Алвис посмотрел «Нижинского» (по-моему, ему не понравилось — ну, это нормально, у него были собственные мысли по поводу Нижинского, а тут чужие — сказал, что это как женщине увидеть свое платье на другой), мы решили, что и здесь все будем делать сами. Должна быть естественная реакция на метр. А не кто-то привносит это извне. Я должен был прочувствовать это сам. И он сам.

Мы вдвоем сражались, что это, как это, и когда он говорит «Да, вот сейчас — да», и я говорю — «Да», то это действительно «да». У нас нет такого — может, я не прав. «Да» — значит «я прав».

ОБ ЭМОЦИЯХ НА СЦЕНЕ

— Неуверенностью скорее. (Смеется.) Это такое сладкое чувство — страх… Не абсолютная боязнь… Но…

Я человек очень нервный в любых спектаклях, будь то танец, или надо выходить и речь держать перед какими-то людьми, или интервью на телевидении. Все это меня несколько бесит. Особенно первые несколько минут.
Поэтому этого не занимать — страха.

Я думаю, если актер или танцовщик не чувствует ничего, когда выходит на сцену, не чувствует волнения при внутренней задаче — тогда это похоже на пустоту. Когда он абсолютно уверен в себе… Тогда это уже — как речь политика. А искусство. Этот первый мазок, этот прелюд композитора, когда он начинает что-то сочинять… или первая ария сопрано… Взять первую ноту — это же не так просто. И в драматическом театре то же самое.

О ВНУТРЕННИХ РАЗГОВОРАХ С БРОДСКИМ

— Нет. Но после смерти Иосифа мы сблизились очень тесно с его друзьями. Юз Алешковский, Бенгт Янгфельдт, Роман Каплан, некоторые другие. Мария, вдова Иосифа… Когда мы стречаемся, неизбежно разговор заходит о нем. Иногда я мысленно вдруг вспоминаю, что бы он сказал. Часто себе ловлю себя на этом — «Иосиф сказал бы — вот гусь». Это было самое оскорбительное, что он мог сказать о человеке.

О ВАЖНЕЙШЕМ ИСКУССТВЕ

— Ну, я сейчас в театре. Что уж тут юлить.

(Маша Насардинова, lsm.lv, 15.10.15)

Рождественские концерты состоятся 7 и 8 января 2025 года на Основной сцене МХТ имени Чехова. В них примет участие большая часть труппы театра — от корифеев до вчерашних выпускников Школы-студии МХАТ: Константин Хабенский, Станислав Любшин, Наталья Тенякова, Николай Чиндяйкин, Ирина Пегова, Игорь Верник, Юрий Стоянов, Игорь Золотовицкий, Марина Брусникина, Кристина Бабушкина, Артём Быстров, Светлана Колпакова, Данил Стеклов и другие.

- Музыкальные вечера в новогодние дни — многолетняя традиция Художественного театра, - сообщается в анонсе. - В этом году зрителей ждёт новая программа, но атмосфера домашнего праздника в кругу друзей останется неизменной. Радость встречи, тепло среди зимы, новогодние хиты в исполнении актёров театра и группы «Фрукты» — будет настоящая рождественская феерия.

Новогодний спектакль «Снежная королева» будет представлен на сцене театрально-концертного зала ЦДКЖ 7 января 2025 года. «Снежная королева» по мотивам сказки Андерсена — это трогательная история о мужестве и дружбе, о том, как сила любви может преодолеть любые преграды. В спектакле раскрываются вечные темы: добро и зло, свет и тьма, сила человеческого духа.

Сценическая версия спектакля создана под руководством режиссёра Меркулова Валерия Григорьевича, чьи работы уже завоевали признание зрителей и критиков по всему миру. Валерий Меркулов известен своими инновационными подходами к постановке и способностью делать классические истории современными и актуальными.

Декорации для спектакля разрабатывал народный художник Российской Федерации Игорь Нежный, над костюмами работала Наталия Лопусова-Томская.

Начало в 13.30.

Продолжительность 1 час 45 минут с одним антрактом.

Премьера фэнтези-спектакля «Волшебник Изумрудного Города» состоится в ЦДКЖ 6 января 2025 года. Юные зрители вместе с актерами отправятся в Изумрудный город по дороге из желтого кирпича. Дорога проведет через заколдованные леса, царства злых ведьм и добрых фей в мир, где любая мечта становится реальностью.

В сказке рассказывается о путешествии за счастьем и мечтой маленькой девочки Дороти и ее друзей — собачки Тотошки, Железного Дровосека и Соломенного Чучела. Их путешествие полно опасностей: злая колдунья строит им козни на каждом шагу, в Голубом и Желтом королевствах они едва не сбиваются с пути, да и в самом Изумрудном городе их ждут сплошные сюрпризы, но, конечно же, все окончится хорошо.

Над спектаклем работали режиссёр Московского государственного академического детского музыкального театра им. Н.И.Сац Валерий Меркулов, главный художник Московского государственного театра «Геликон-опера» Игорь Нежный, художник по костюмам Наталия Лопусова-Томская и др.

Начало в 13.30.

Продолжительность 1 час 40 минут с одним антрактом.