"АНДЕРСЕН. ЖИЗНЬ БЕЗ ЛЮБВИ": СКВЕРНЫЙ ДАТСКИЙ АНЕКДОТ

Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе.
А.С. Пушкин — в письме князю П.А. Вяземскому
(вторая половина ноября 1825 г.)
Пресс-показ фильма "Андерсен. Жизнь без любви" (Россия, 2006, режиссер - Эльдар Рязанов, в ролях - Станислав Рядинский, Сергей Мигицко, Алена Бабенко, Евгения Крюкова, Галина Тюнина, Валерий Гаркалин, Олег Табаков) прошел в кинотеатре "Каро фильм" (ТЦ "Атриум") 14 декабря.
Юный Ханс Кристиан Андерсен (Рядинский), слезливый, нескладный и до невозможности долговязый паренек, прибывает из замшелой глубинки в Копенгаген с целью его покорить. Его глазам открывается город ажурных флюгеров, брусчатых мостовых, покатых черепичных крыш, бюргерских колбасных деликатесов, непробиваемого нордического чванства: перефразируя Уильяма Блейка, "радушья старой Дании достаточно для всех". Никто из столичных обитателей не спешит по достоинству оценить талант вечно зареванного хлопца, что, впрочем, вполне объяснимо: духовный багаж будущего классика пока что состоит лишь из переписанного своими словами шекспировского "Отелло" да бесчисленного количества плохих виршей. "Люди будут знать имена тех, кто третировал гений Ханса Кристиана Андерсена!"- кипятится юноша. Пройдет немало лет, прежде чем пожилой Андерсен (Мигицко) будет обласкан столпами общества, словно какой-нибудь Брежнев, увешан наградами и регалиями, уважаем и принят при дворе. Пока же единственным способом защиты от "морального большинства" для будущего писателя остается постепенно складывающийся из самодельных сюжетов-кубиков свой фантастический космос.
Уже со времен перестроечного фарса "Забытая мелодия для флейты" классика отечественного кино, певца советского мидл-класса, борца за "золотую середину" и, соответственно, любимца легиона интеллигентных обывателей Эльдара Рязанова постоянно заносило не в ту степь. "Небеса обетованные", "Старые клячи", "Тихие омуты"... Последние фильмы Рязанова вызывают ощущение обиды, какой-то тоскливой досады за автора, растратившего в тщетных попытках удержаться на плаву даже те немногие элементы стиля, которыми он изначально владел. Замысел биографической фантазии на андерсеновские темы, своего рода Эльдорадо Эльдара, режиссер лелеял давно; останавливало то, что на крупную постановку не находилось денег. На помощь пришел Путин, мановением царской руки давший "добро" на запуск проекта. В результате получилась картина, с формальной точки зрения значительно превосходящая все, что режиссер успел создать после начала распада Империи. Коллизии, ситуации и антураж рязановского "муви" исподволь намекают на то, что в нашем искусстве существовали такие мастера-монстры, как Леонид Нечаев и Марк Захаров; эффект сходства усугубляется исполненной пафоса, назойливой музыкой Алексея Рыбникова.
Люди, ожидавшие, что новая работа классика окажется веселой халтуркой в "мусорном" ключе, будут крайне разочарованы: здесь все кинематографически грамотно, до отвращения, до каких-то умственных судорог серьезно. Посмеяться не удалось, но профессионализм автора, увы, не вызывает сомнений. Речь, следовательно, может идти лишь о претензиях со стороны этики, о тревожных телеграммах, которые иногда приходят с затерянного континента под названием Совесть. И в телеграммах этих содержатся такие сведения, на которые мало-мальски честный человек просто не может не обратить внимания. Прежде всего поражает та наглая пошлость, та степень дурно понятого ощущения свободы, с которой посредственный художник берет на себя смелость приступить к трактовке фактов жизни великого человека. Общеизвестно, что Андерсен умер девственником, отношения его с женщинами, как, впрочем, и у любого гения, складывались непросто, но зачем постоянно заострять на этом внимание? "Это было его личное дело, он с тех пор умер!"- горячился "молодой негодяй" Эдичка Лимонов, когда кто-нибудь начинал говорить гадости про обожаемого им Кнута Гамсуна. (Что говорил по аналогичному поводу классик русской и мировой литературы — см. эпиграф.) Этими же словами лучше всего определить отношение к попытке грязными руками сплести неинтересное макраме из несостоявшихся андерсеновских "любовей". Под стать этому и вставные эпизоды, вольные интерпретации знаменитых сказок; здесь особенно пострадал "Свинопас", превращенный Рязановым в банальное порно. Все это настолько очевидно, что как-то неловко и говорить: Эльдару Рязанову в его возрасте пора бы всерьез задуматься о душе, а не нагромождать на пустом месте нездоровый эротический хаос.
Не останавливаясь на достигнутом, маститый режиссер вдруг ни к селу ни к городу добрую половину своего "Андерсена" посвящает скользкой теме, укладывающейся в словесное клише "еврейский вопрос". Порой кажется, что для Дании позапрошлого века это была единственная и самая больная проблема, и даже знаменитый стойкий оловянный солдатик оказывается игрушкой, спасенной Андерсеном после еврейского погрома. Тут же получает объяснение (со стороны жертв) и сам погром: "Мы - не такие, как они. Мы - другие!" В какой-то момент хочется, чтобы нагромождению одиозных штампов был положен предел, но нет; с помощью "калош счастья" Рязанов зачем-то отправляет Ханса Кристиана на сто лет вперед, чтобы тот воочию увидел бесчинства нацистов в оккупированном Копенгагене. (Решенный в черно-белой гамме, эпизод этот вопреки воле автора здорово напоминает пародию на "Список Шиндлера" или аллюзию к "Андеграунду"). Здесь мы понимаем, что термин "сказочник" гораздо более применим не к знаменитому датчанину, а к самому Рязанову, насильно навязавшему Андерсену собственную генетическую рефлексию. Озабоченность режиссера положением своего народа вполне понятна, но Андерсен (именно Андерсен, а не Андерсон с ударением на последнем слоге, как можно было бы подумать, смотря кино) здесь, видит Бог, абсолютно не виноват. И, раз уж у нас зашла речь о Боге, нельзя не отметить момент, который с любой точки зрения может считаться преступлением: в картине ни единым словом не говорится о христианской символике андерсеновских историй, а ведь вне этого контекста становится совершенно неясно, почему нам дорог именно этот автор. Скучный, невероятно истеричный рязановский Ханс Кристиан совершенно не выглядит гением, оставшимся в веках. Но радует хотя бы то, что поток времени безжалостно сотрет в порошок тягомотный, патологический, невероятно затянутый фильм Рязанова, равно как и саму память о пресытившейся номенклатуре от искусства, променявшей остатки здравого смысла на крошки с барского стола. Чеканные же строчки "Диких лебедей", холодное отчаяние "Снежной королевы", благородное безумие "Дочери болотного царя" навсегда останутся той стальной решеткой, на которой покоится Вечность.
Борис Белокуров, InterMedia