.jpg)
ПАВЕЛ ЛУНГИН: "МНЕ С ЭЙЗЕНШТЕЙНОМ НЕ СОПЕРНИЧАТЬ"
"Конечно, и в память об отце. Это был очень успешный фильм. И он все-таки ставил вопрос о добре и зле. Меня удивляет, что современные молодежные фильмы — вне нравственности. В сплошной такой расслабухе. Мне кажется, эту линию советского кино надо продолжать. Надо говорить на языке современных детей, но о том, что сейчас не артикулировано, — о добре и зле. Теперь в этом вопросе появилась какая-то зыбкость, и она делает людей несчастными".
(О ГОТОВЯЩЕМСЯ ФИЛЬМЕ "ИВАН ГРОЗНЫЙ И МИТРОПОЛИТ ФИЛИПП")
"Святитель Филипп был замечательный, совершенно необыкновенный человек. Русский святой и русский Леонардо да Винчи. Он же был великий изобретатель: строил у себя в Соловецком монастыре, где был игуменом, какие-то мельницы, автоматы по разливанию кваса, какие-то портомойни. Все его хозяйство было удивительно по тем временам механизировано. Он виноград выращивал на Севере! Невероятный гений. В то же время — человек принципиальный, убежденный, пустынник. Старого боярского рода Колычевых. Красивый. Редчайшее существо. А фигура Грозного — одна из главных в русской истории. Мне кажется, призрак его до сих пор еще над нами витает. Приближаясь или отдаляясь, но он все время присутствует в нашей жизни. Их с митрополитом Филиппом (в миру — Федором Колычевым) коллизия — большая редкость в нашей истории, когда иерарх церкви обличал власть с христианских позиций. Мне кажется, что это — необыкновенно прекрасный, волнующий момент. Митрополит шел на мучения и понимал это…"
(О ПАРАЛЛЕЛЯХ С ФИЛЬМОМ "ИВАН ГРОЗНЫЙ" ЭЙЗЕНШТЕЙНА)
"Мне с Эйзенштейном не соперничать. Здесь совершенно другая вещь — скромная история двух лет жизни и отношений двух людей. Но мне хотелось бы, чтобы это стало реальностью. Чтобы Грозный и Филипп стали реальностью. Чтобы улицы Москвы XVI века были реальными".
(ОБ ОПЕРАТОРЕ СВОЕГО "ИВАНА ГРОЗНОГО")
"Том Стерн, который работает с Клинтом Иствудом: "Малышка на миллион долларов", "Письма с Иводзимы". Наш мир кино необыкновенно развращенный. Как ни странно, операторов у нас совсем нет. Те люди, которым я давал сценарий, просто забывали его прочесть. А когда я послал сценарий Тому Стерну, он через три дня его прочитал, а через пять дней все знал про Ивана Грозного. Потом посмотрел два раза "Остров" и прилетел в Москву. И я увидел его творческое, трепетное отношение. Мы не можем ему заплатить столько, сколько платит Иствуд. И все равно там у людей еще осталось желание заниматься интересным, делать искусство. Это то, чего я все меньше вижу здесь".
(О ПЕРСПЕКТИВАХ "ИВАНА ГРОЗНОГО")
"Надо сказать, что "Иван Грозный" состоялся благодаря Андрею Бородину, которому я бесконечно благодарен. Конечно, чудо редко повторяется. Но, с другой стороны, тема животрепещущая и важная. Все кричат, что население России очень нищее. Наверное, никто не помнит, как было при советской власти. Мои родители в 60—70-е годы моей няньке в Рязанскую область отправляли мешки с сухарями, баранками, сахаром… Нет, не в том дело, что люди сейчас еще больше обнищали. Наша беда — в отсутствии смыслов и цели. Поход в супермаркет не может быть целью. Смена шампуня не наполняет жизнь смыслом. Может, чуть-чуть наполняет, но потом все равно смывается. Материальное потребление, которое предложено России, не наполняет души людей. Поэтому под всем весельем, всем приколом этим постоянным, есть чувство пустоты. Смятение, страх, неуверенность. Я чувствую это очень сильно и пытаюсь возвращаться к смыслам. "Остров" был первым шагом. "Иван Грозный" — продолжение пути".
(ПОЧЕМУ ОБРАТИЛСЯ К ТЕМЕ ИВАНА ГРОЗНОГО)
"Я меньше всего хочу разоблачать Грозного. Скорее пытаюсь понять этот человеческий тип. Мне кажется, он очень мучился и страдал от самого себя. И действительно раскаивался. Снова грешил и снова каялся. Это какая-то очень глубокая матрица русского характера. Второй русский характер — это Филипп. Они, видимо, друг друга дополняют и необходимы друг другу. Истинно шекспировское, трагическое сцепление двух личностей. Оно, конечно, является главным в нашем фильме. Люди в какой-то духовной сцепке. Одного она поднимает к вершинам святости, а другого почему-то опускает в безумие, в жестокость. Это единое движение — вверх и вниз — очень интересно почувствовать".
("Московский комсомолец", 12.03.08)
