Айнарс Рубикис: «В Новосибирске я впервые в жизни встретил начальника, который спросил, не могу ли я работать поменьше»

О НОВОСИБИРСКОМ ТЕАТРЕ ОПЕРЫ И БАЛЕТА

— Да, и поэтому уход оттуда был для меня очень трудным решением. Мои близкие этого не заметили, но я долго закрывал эту страницу. Когда я ее наконец уже закрыл и начал все как бы с чистого листа, моя супруга Резия и мой профессор, который часто приезжал в Новосибирск и следил за моими успехами, спросили меня в шутку: «А если бы тебе сейчас предложили вернуться туда, ты бы согласился?» Я ответил, что страница закрыта. Честно вам скажу, я часто вспоминаю новосибирцев, скучаю по ним.

В Новосибирске я впервые в жизни встретил начальника, директора театра, который спросил меня, не могу ли я работать поменьше. Понятно, что руководствовался он экономическими соображениями. В моем контракте речь шла о 10 неделях, или двух с половиной месяцах, в сезон, но я понял, что ничего не сумею добиться за этот срок. Если это мой «ребенок», пусть данный мне на три года, я должен о нем заботиться. Так что месяцев шесть в сезоне я точно проводил в этом театре, хотя не сидел там безвылазно, совершал изредка выезды в Европу.

О СВОИХ ДОСТИЖЕНИЯХ НА ПОСТУ

— Я думаю не только об оркестре, но и о певцах. Я был очень рад, например, успехам Иры Чуриловой. Очень многие солисты и даже хор выросли. Мне кажется, что и оркестр мне удалось чему-то научить. Когда я только начал работать, мне многие задавали один и тот же вопрос — каким я вижу театр, в каком направлении собираюсь вести его. У меня, конечно, были цели, которые я ставил перед собой, но я их громко никогда не озвучивал, работая «втихаря». Никогда не думал, начиная работать с новосибирским оркестром, что мы когда-нибудь сыграем «Тангейзера». Вообще не понимаю, если честно, какие музыканты были у Вагнера, ведь в увертюре к «Тангейзеру» — бешеный темп и все не по руке написано. Но мы сыграли! При этом «Тангейзер» не был моей целью.

Я робко надеюсь, что все же научил оркестрантов мыслить самостоятельно, быть внимательными вне зависимости от того, кто стоит за пультом, не включать автопилот, отвечать друг за друга. Помню, перед гастролями во Владивостоке, где мы исполняли Реквием Верди, на одну из утренних репетиций я взял с собой партитуру «Евгения Онегина». В одиннадцать утра я попросил оркестр сыграть «Онегина». Все сильно удивились. А я просто устроил им такую проверку на готовность. Одним из примеров взаимоотношений оркестра и дирижера для меня останется работа ассистентом у Жоржа Претра. Он играл с оркестром Третью Бетховена. Иногда было ощущение, что она звучит чересчур романтично, но оркестр играл по руке дирижера, не по автопилоту — со всеми замедлениями и ускорениями.

О СИТУАЦИИ С «ТАНГЕЙЗЕРОМ»

— Иногда надо искать разумный компромисс, которого не хватило конфликтующим сторонам в истории с «Тангейзером». Обе что-то рыли, подкапывали, чтобы было все грязнее. В итоге никто не остался в выигрыше. Я сам пригласил Тимофея Кулябина ставить «Тангейзера» после того, как увидел в его постановке «Евгения Онегина» в новосибирском «Красном факеле». После просмотра спектакля я позвонил жене и сказал: «Знаешь, театр все-таки жив!» Тимофей долго размышлял над предложением, года полтора. Но мне с ним всегда было легко работать. Он один из тех режиссеров, решения которых не вызывают у меня сомнений. Его концепция «Тангейзера» тоже не вызвала у меня вопросов: мне было все понятно, в том числе — и та самая картинка, наделавшая столько шума.

Ведь если мы обратимся к смыслу вагнеровского «Тангейзера», к той эпохе (не говоря о том, в какую глубь веков уведет нас сама легенда), то поймем, что разговоры о любви как сексе были чреваты изгнанием из города, страны. Ценности были другие, и поэзия Тангейзера была большим нарушением. Сегодня ХХI век, мы почти не говорим о той возвышенной любви — все больше о сексе, причем говорим на бегу, походя, что не несет никакой особой информации. Так что нас удивить сегодня очень непросто — даже если тенор поет о сексе. Нужен особый повод, очень сильный. Я склонен думать, что смысл той самой картинки-афиши поняли многие, даже те, которые возмущались. Тимофей сумел показать контраст, задуманный Вагнером. Сегодня жизнь неспокойная, но в каком-то смысле равномерная и быстрая в этой равномерности. Конфликт у вагнеровского героя с обществом возник, потому что он позволил себе нечто, слишком выходящее за рамки нормы.

О ГРАНИЦАХ ДОЗВОЛЕННОГО В ТЕАТРЕ

— Границы есть — это такой внутренний код человеческий, что ли. Но им нельзя злоупотреблять. Сегодня многие готовы утверждать: знаете, черта все-таки есть, и мы будем ставить ее очень близко. С другой стороны, существуют артисты, арт-лидеры, которые все время норовят эту границу переступать, думая наедине с собой: «А попробую-ка я отодвинуть ее подальше — что будет? Ничего? Тогда попробую еще». Есть спектакли, где актеры, пардон, писают. Это не для меня. Искушать — неправильно. Но нельзя искушать артиста и границей, поставленной слишком близко.

(Владимир Дудин, Colta.ru, 31.03.16)